по какой причине? – мягко спросил Горицкий. Мягкость, разумеется, была обманчивой.
В его взгляде мягкости не было. В цепком и внимательном взгляде светло-ореховых глаз.
“А ведь интересный мужчина”, – отстраненно подумала Настя. Наверняка многие женщины – начиная со служащих его финансовой компании, заканчивая светскими “львицами”, – мечтают заполучить такого…
Такую “добычу”.
А она, умница-красавица, вздумала нос воротить.
(Эта дурацкая мысль даже вызвала у нее мимолетную усмешку).
– Мы с Дэном подали заявление, – сказала Настя.
– Заявление в ЗАГС? – голос его приобрел еле заметную хрипотцу.
Она – на сей раз, с удивлением, – вскинула глаза на своего солидного покровителя (патрона).
– Именно.
– Да… – Горицкий несколько секунд просидел неподвижно, потом вышел из-за стола. Приблизился к окну. Сказал, не оборачиваясь (на сей раз голос его звучал глухо):
– И какова причина такой спешки? Ты случаем не беременна?
Настя ощутила жар в щеках.
– Нет! – ответила резче, чем хотелось. – Просто…
Просто мне надоело ощущать себя шлюхой.
Оп. Вот и сказано то, чего говорить не следовало ни под каким видом.
Горицкий резко обернулся. Побледнел.
– Что за бред? Что ты несешь?
Он тоже не слишком себя контролировал. Во всяком случае, раньше столь резких и грубых реплик в свой адрес Настя от него не слышала.
– Ну, содержанкой, – она понизила голос, чувствуя, что лицо продолжает гореть. И мечтая об одном – чтобы этот тягостный разговор, это ненужное объяснение закончились как можно быстрее.
Пусть делает, что угодно – отберет “тачку”, заблокирует ее счета, даже “цацки” заставит вернуть – только оставит ее в покое. Сделает вид, что они не знакомы.
Что ничего не было.
И она останется с Дэном. Со своим светловолосым и сероглазым “тигрой”, который, опустившись на одно колено, “по-рыцарски” бинтует ее распухшую лодыжку и делает вид, что сердится на нее, такую неуклюжую и неспортивную “лыжницу”, тогда как в действительности любит ее, как никто другой. (Включая господина Горицкого с его дорогими подарками. Нет, не подарками – презентами. И его рыночной философией, гласящей – за всё нужно платить. Платить или, на худой конец, расплачиваться.)
– Малыш, – его голос смягчился (Настя подумала – каких усилий ему это стоило?). Он приблизился к ней, присел рядом на банкетку, тихонько взял ее руки в свои. – Мне думается, ты поступаешь… опрометчиво.
Она отвела глаза.
Ну сколько можно? Вероятно, занудство его сына, Егора, в свое время не дававшего ей проходу в глупой надежде на взаимность (которой по определению быть не могло), было унаследовано от отца, по крайней мере, частично.
Господин Горицкий не умел проигрывать, как выяснилось.
