Бима.
Бим никогда не бросит Пень в беде.
Бим в родительном падеже предыдущего предложения сказал бы лучше так: «Пня не брошу». Или так: «Я скоро своего Пня до Парижу прогуляю». И это станет чистой правдой, так как эта идея посетила Бима накануне отъезда. И так втемяшилась ему в голову, что его товарищи не смогли возражать, а просто обхохотались в усмерть.
Более того, они решили, что это очень остроумно и будет служить им пропуском в дороге.
Таким образом, вместо матрасов и одеял в Париж к Эйфелю поехал господин-товарищ Пень.
Средмаш и евробублик
«Душа это не только абстрактное изделие, но и пять граммов великолепного, розового, дымчатого мяса…»
Теги иллюстрации:
Евробублик, черчение на столе, закрытый город Лысогорск
– Кирюха, смотри, зонтики! – крикнул Бим. – Есть смысл посидеть.
– Почему бы нет, – философски ответил Кирьян Егорыч.
О, майн гот, кажется там опять пиво!
И друзья забыли блошинку напрочь.
Они нырнули в сводчатую арку с прелестными, обглоданными нервюрами «а ля рёбрышки Нотр-Дам де Пари, свиные, германский вариант». И попали во внутренний двор Новой немецкой Ратуши.
Это мир особый. Вроде прелестной тюрьмы, камеры ли со стенами до неба (небо вместо потолка) и открытыми вратами – иди не хочу, хочешь войти – входи, посиди, испытай себя на раздвояемость души. Посиди в музейчике, на открытом воздушке, вспомни о прошлом Германии. Реформация, инквизиция, индульгенция.
С какой стороны тут показался миру Мюних?
Внутри орут и пищат киндеры. Впору повылазить из щелей всем инквизиторам и показать этим шаловникам настоящую кузькину мать, а не выставку этих расфуфыренных сисячниц с обвесками. Пока ничего не показывается. Молчат средневековые изуверы, молчат восставшие протестанты, молчат лютеры и мюнцеры. Муттеры и фатеры7 позволяют орать детям сколько вздумается. Какая вредная эта теперешняя демократия! Пожалейте же уши несчастных иностранцев.
– Бим, видишь «мюнхенского младенчика»? Да не во дворе, а на крыше. То бишь на башне. Видишь?
Бим водрузил на нос очки, задрал голову и повертелся. Застрял на какое-то мгновение, открыл рот, оценил: «Вижу каку-то какашечку. А что?»
– Это символ Мюнхена. Может ихний первомонах. А родила сама мадонна.
– Как же! Так я и поверил.
Эхо между тем очень сильное. Гулчит как Твоё-Читатель-Отражение на дне колодца, когда в него плюнешь, а вдогонку гаркнешь. Нельзя в себя плевать и на себя ругаться: колодец это начало пути в преисподню. Ну как мол тебе там, хочешь на волю? Не хочууу – рычит эхо, врёт. Само карабкается по стенкам и жаждет охальника проткнуть чем-нибудь насквозь. От внутриратушного дворового шума поначалу хочется заткнуть уши ватой, накинуть маскировочную сетку с листьями тугодуба. Потом привычка затыкает неудобство за пояс.
– Масенькие
