style="font-size:15px;"> – Арон, сейчас же верни старика в помещение! – сердито послышалось где-то за спиной и санитар обернулся.
– Пошли домой, старик! – быстро сказал он и направил кресло-каталку к дверям здания.
– Дома я больше не нужен, там я лишний, сынок! А это не дом, это тюрьма! – горько ответил старик, но всё же снова заулыбался, потому что Арон снова быстро катил его по террасе. С того вечера каждый день Арон знакомился со стариками, с тяжёлыми и не слишком, с буйными и тихими, но всегда почему-то возвращался к старику на каталке, который каждое утро усаживался возле окна и неотрывно смотрел на едва проглядывающее из-за серых туч солнце. Прошло несколько месяцев. И санитар уже научился чуть-чуть понимать речь старика и не редко в точности понимал, что тот хочет сказать или уже говорит, не дожидаясь, когда его поймут. И если выдавался хоть сколько-нибудь тёплый день Арон тепло укутывал старика и тайком вывозил его на террасу.
– У меня сын чуть постарше, чем ты! – сумел однажды расслышать Арон, – Только тебе я нужен, а ему нет. Ты получаешь деньги за то, что возишься со мной. А он платит, чтобы это делали другие. Когда он был беспомощным и не давал мне ни спать, ни есть, я не отдавал его другим людям. А он меня отдал. Я больше никогда не увижу его.
Дальше старик говорил уже больше с самим собой, а молодой человек смотрел на уходящее солнце и думал о своих ещё не старых родителях, которых оставил далеко на Кавказе.
– Де той папа? – спросил старик, подняв голову на могучую тень рядом с собой.
– На Кавказе, дед! – коротко ответил Арон.
– Кавказ – это далеко. Ты пишешь ему?
Арон отрицательно покачал головой. Несколько лет назад Арон уехал с Кавказа. Ему, как и всем молодым людям хотелось самостоятельной жизни, и в конце концов свободы, чтобы найти себя. Иногда он думал о своих родителях, с тоской посматривая на знакомый номер в мобильнике. Но звонить не хотелось, потому что, как ему казалось, общих тем с родителями уже давно не было и говорить было не о чем. Но теперь ему было от этого не по себе. Это было каким-то неправильным явлением в его жизни и теперь никак не усаживалось в его душе. Старик закашлялся, потом снова взглянул на солнце.
– Только солнце не стареет, сынок, остальные все стареют и уходят к нему! – сказал он и сощурил свои липкие тонкие веки, играя с лучами, проблесками сверкавшими на его редких ресницах. Арон отвёз старика обратно в палату, раздел его и уложил в постель. И вдруг за спиной он услышал голос своего директора:
– Ты бы не привязывался к нему, Арон. Он очень болен, тяжело тебе будет.
Но Арон уже привязался. Он привязался всей душой к этому беспомощному старику, любил катать его по террасе, каждый день аккуратно кормил его с ложечки, читал ему не большие рассказы, играл с его скрюченными, как ветки старого дерева руками, делая массаж перед сном. А ещё молодой санитар полюбил провожать солнце и слушать тихий, почти детский смех старика. Прошло ещё несколько недель. Старики уходили каждый день по два или три человека. Все они
