с кем больше говорить глубже, раскрываться больнее.
И вот я нашла тебя… Но я опять говорю с бумагой, потому что слова мои, обращённые к тебе, натыкаются на непробиваемую стену непонимания. Но я всё равно обращаюсь к Тебе, потому что другого собеседника мне не надо.
Я больна, возможно. В лучшем случае, мой диагноз – графомания. Но как бы то ни было – куда мне бежать из себя, если внутри наедине со своими словами мне невыносимо тесно и душно?
Всем они, самые страшные сны превратились в явь. Я задыхаюсь, я кричу, но изо рта не вырывается ни звука. Я бьюсь руками о стекло, но оно не бьётся. Я зову, но меня не слышат.
И ты – человек из моих снов, вновь оставил меня одну, постоянно вопрошая: «Как ты думаешь, стану ли я любить тебя от этого сильнее?..»
А смогу ли я, даже вдруг сотни раз брошенная тобой, любить тебя слабее?
Я знаю точно – когда-то ты был живым. Ты умирал постепенно и медленно. Убийцам твоим – не одно имя. Их десятки. И венчик на твой лоб возложила Она.
Мне больно видеть, что со мной ты никогда не почувствуешь себя живым. Мне больно знать, что моего огня мало, чтобы отогреть твоё холодное тело.
Прости меня за то, что я так медленно и так тяжело учусь с тобой обращаться – ведь я прежде только изгоняла мелких бесов, но никогда еще не воскрешала из мёртвых. И я хотела бы, очень бы хотела, чтобы это произошло раньше, чем я закончусь, чем угаснет моё тепло… Но ты оставил меня снова одну в моём склепе, без тепла и надежды на смягчение моего приговора. Без тебя мне не справиться с этим холодом.
Нас тянет туда, где похороны? Нет. Это мы – и есть смерть. Ты – моя, пришедшая за мной таким странным и изощренным образом.
Чтобы понять тебя, мне потребуется умереть самой. И я хочу, чтобы это произошло, пока ты не отнял у меня с губ сладкий привкус твоих «люблю» и «скучаю».
Ночь.
Тебя нет.
Музыки нет. Стихов нет.
Нет желания двигаться.
И даже моргается медленно,
будто глаза внутри формалиновой банки…
Двигатель вытащен. Бензин слит.
Остался только ржавый остов.
Я – изношенный автомобиль,
снятый давно с производства.
Что ещё мне из себя вытащить,
вытянуть медленно, как каучуковую соплю?
Чтобы где-то там, далеко,
за мозжечком
не жужжало фантомное,
звонкоеназойливое,
слово «предательство».
Чтобы осточертевший стук на запястье,
из глубины маленького квадратика
из стекла
не отбивал, как молотом по наковальне,
гулкое:
«Все бегут от тебя,
а не навстречу.
Даже стрелки -
и те.
Тебя снова бросили.
