я завернулся в большое розовое полотенце, повесил на его место брюки с ветровкой и вышел обратно в комнату.
Филипп Петрович сидел возле стола, на котором откуда-то появился вычурного вида фарфоровый чайник. Рядом стояли две такие же чашки.
– Присаживайся, сделай пару глотков, – сказал он, разливая по чашкам чай, аромат которого поплыл по комнате.
Я осторожно, стараясь не потревожить бок, сел на краешек соседнего стула. Поднёс чашку ко рту, понюхал. Пахло приятно: недавно прошедшим летом, солнцем и дальним озером.
Сделал глоток. Тут же почувствовал, как по телу поплыло приятное тепло.
– Это какая-то лекарственная трава? – предположил я.
– Самый обыкновенный красный чай из провинции Юньнань, – ответил старик.
Я кивнул и сделал ещё один глоток.
– А вот чайник – настоящий, – продолжал он. – Скажи, ты ведь видишь это?
Я посмотрел на пузатые фарфоровые бока. И вдруг почувствовал уже знакомое покалывание в позвоночнике и в кончиках пальцев. Совсем как недавно, когда я впервые потрогал кроссовки.
– Да… – выдохнул я, осторожно прикоснувшись к горячей гладкой поверхности.
Перед мысленным взглядом вдруг возникли горы, сплошь заросшие густым лесом, жаркое южное солнце, крохотная лодчонка, плывущая по глади спокойного озера… видение быстро растаяло, оставив лишь отголоски эмоций.
– Так странно…
Мне вдруг очень захотелось обладать этим чайником.
– Он, наверно, очень дорогой? – предположил я.
– Как и все настоящие вещи, – улыбнулся Филипп Петрович. – Как твои кроссовки.
– Что значит «настоящие вещи»? – спросил я.
– Ты ведь уже понял это, верно? – вопросом ответил старик.
– Пожалуй… но как-то не до конца, если честно…
– Ты чай не забывай пить. Заварка из этого чайника даёт здоровье. Тебе бы пришлось в больницу ложиться, а так завтра к вечеру будешь в норме. Синяк, правда, ещё пару дней будет проходить – но от него останется так, одна видимость… ничего опасного.
Я сделал пару глотков.
– Что касается настоящих вещей, – продолжал старик, – лично я считаю, что иногда мастер, работая над каким-то изделием, передаёт ему значительную часть своей души. Порой даже всю душу. Из-за этого простая вещь становится особенной. Настоящей. Она приобретает определённые… скажем так, ценные свойства. Как этот чайник.
Я снова потрогал белую поверхность. Видение не вернулось, но ощущение электричества и странного, приятного возбуждения осталось. Больше того, оно будто бы стало отчётливее.
– Настоящую вещь нельзя сделать намеренно, – продолжал Филипп Петрович. – Мастер может учиться всю жизнь и достичь огромного совершенства в своём ремесле. Он будет создавать качественные изделия. Но может так сложиться, что у него никогда не выйдет ни одна настоящая вещь. И наоборот: возьмём простого
