надо к Парису Кипарисофичу, – объяснил он свое неожиданное появление ассистентке профессора Фасилефского, которая была не в курсе произошедшего, но не заметить сильнейшего волнения, бушующего на лице клиента, не могла.
– Хорошо. У Париса Кипарисофича через двадцать минут «окно», – ассистентка сверилась с расписанием профессора. – Думаю, он сможет вас принять.
Конрад с благодарностью принял чашечку кофе, однако ознакомиться со свежим выпуском видеожурнала «Руины своими руками», который он обычно просматривал в ожидании сеанса, отказался – он был для этого чересчур взволнован. Кофе тут же принялся гипнотизировать его, пристально вглядываясь ему в глаза едва подрагивающей поверхностью бурой жижи.
Профессора Фасилефского состояние Конрада встревожило не на шутку.
– Вы что-то задумали, Конрад… – заявил он, присмотревшись к пациенту. – Вижу по вашему взгляду.
– Это все кофе, – буркнул тот.
– Кофе? Шветочка, – Парис Кипарисофич просительно загудел в сопло интеркома, – будьте добры: больше никакого кофе господину Томилину не предлагать. Кофе действует на него не самым благотворным образом.
– Так господин Томилин его и не пил.
– Не пил? – уточнил профессор у Конрада.
– Не пил, – подтвердил Конрад.
– Та-ак… – профессор в недоумении воззрился в потолок.
После нескольких минут молчания Парис Кипарисофич вновь подозрительно покосился на Конрада:
– Все-таки вы что-то задумали…
– Ничего я не задумал, уверяю вас. Я и думать-то не в состоянии. Мои мысли сами по себе. Я сам по себе.
– Хм… Ну, хорошо… Так что у вас?
Конрад обиженно насупился, отчего профессор беспокойно заерзал в кресле, а кресло беспокойно заскрипело под ним.
– Я семьсот лет, Парис Кипарисофич, – семьсот лет! – учусь актерскому мастерству, беру уроки у самого председателя экзаменационной комиссии, – наконец выпалил Конрад. – И что?
– Что? – участливо полюбопытствовал профессор.
– А ничего! Мошенники! Эта моя судьба – словно оковы земного притяжения. Вы же знаете, каково оно: постоянно тянет вниз и, стоит только оступиться, со злорадством бьет об асфальт, мстит за то, что смеешь ему противиться и ходить вопреки его силе.
– Дальше будет только хуже, – обнадежил Парис Кипарисофич.
– Будет?
– Будет.
– Обещаете?
– Обещаю.
Из Конрада хлынули копившиеся им для сеанса слезы. Парис Кипарисофич любовался рыдающим пациентом с умилением и одобрением. Под этим взглядом Конрад рыдал все более и более самозабвенно. Его сотрясало от рыданий. С каждой стороны кресла возникло по механической руке. Одна из них
