прошипел он.
Штирлих уже восседал во главе потемневшего от времени и поварских забот стола. Жена хозяина дома, Альхина, приветливо, но молчаливо улыбалась.
Конрад на секунду смешался, залюбовавшись этой улыбкой, и, промямлив извинения за свое очередное опоздание к завтраку, уселся по правую руку от Штирлиха. Дети торопливо глотали кашу, хитро поглядывая на гостя и наверняка замышляя против него новую шалость.
Конрад с напускной невозмутимостью отрезал ломоть грубого, но душистого и невероятно сытного деревенского хлеба и намазал на него толстый слой отливающего бледной желтизной сливочного масла. Таких невыразимо вкусных хлеба и масла Конрад никогда не едал и отведать где-либо еще не рассчитывал. Пуховое – вот единственное определение, которое он мог придумать для описания неправдоподобной нежности этого масла. Язык тонул в нем, не встречая и малейшего сопротивления – казалось, масло, наоборот, затягивает язык вглубь своих сливочных недр. Полюбовавшись получившимся бутербродом, Конрад залил его еще горячим вареньем, которое Альхина каждое утро варила к завтраку. Варенье общую картину несколько смазывало: кусочки фруктов перемежались в нем с засахаренными мухами и осами.
Конрад зажмурился и принялся жадно поглощать бутерброд. В этот раз полностью отдаться празднику вкуса ему не удалось: сознание его осаждали прилипчивые мысли, тянувшиеся одна за другой, и не было никакой возможности, избавившись от одной, тут же не оказаться в цепких лапках другой.
Конрад был обычным парнем, продуктом и изделием своего времени и своей цивилизации. Продуктом и изделием как материальным, так и социальным. Поэтому многие вещи, с которыми он столкнулся в Нью-Босяках, его удивляли. Как удивляло его и отсутствие многих других вещей, ему привычных.
В первый вечер в доме Блюцев, заметив знакомый комок волокон на полочке над раковиной, Конрад запихнул его в рот и, безрезультатно пожевав несколько секунд, озадаченно выплюнул.
– А чего зубная щетка не работает? – поинтересовался он – Сломана, или элемент питания хандрит?
– Вообще-то это мочалка. Посуду мыть. Но если так нужно, можешь, конечно, ею и зубы почистить.
Штирлих протянул Конраду какой-то пластиковый стержень, на конце которого топорщился пучок жестких волосков, и заявил, что вот это-то настоящая щетка и есть. Конрад оценивающе помял стержень в кулаке и с немалым разочарованием протянул обратно Штирлиху:
– Похоже, неисправная.
– Что? Как это, «неисправная»? Исправная!
– А чего молчит?
– А разве зубная щетка должна говорить? Я всегда считал, она чистить должна.
– Конечно, должна. Чистить, рекомендации давать, к доктору записывать.
– Нет, наши щетки только своим делом занимаются. Рекомендации у нас и так есть кому давать.
Конрад попытался прочесть по лицу Штирлиха, не привирает ли он насчет неразговорчивости местных щеток,
