выразить, как мне жаль испорченной… – Я энергично машу рукой, пытаясь изобразить шкатулку для драгоценностей. – И ругалась я исключительно на себя саму. Честно говоря, сначала я вообще подумала, что вы фонарный столб, если вам от этого легче…
Снова забывшись, я останавливаюсь в ожидании ответа. Он, в свою очередь, ведет себя абсолютно профессионально: просто смотрит вперед, сквозь меня, словно я часть пейзажа. Но если это так, тогда я сейчас, без сомнения, как один из тех больных голубей, которые разгуливают с шестью пальцами на одной лапе и полным их отсутствием на другой.
– Хотя, конечно, нет, кажется, это еще одно оскорбление. Господи, я совсем не умею извиняться… В общем, пожалуйста, не доносите на меня в полицию. Видите ли, мой отец – бифитер, он здесь работает, и если я что-то натворю, то получает по шапке, как правило, он. Я бы предложила заплатить, если бы могла, правда, но я работаю вон в той билетной кассе на холме, и я уверена, что одна только шкатулка стоит больше, чем моя годовая зарплата. Вы ведь знаете, сколько получают солдаты, ну вот, а бифитеры – только чуть-чуть побольше, так что я даже не могу попросить помощи у отца. Я бы предложила отполировать вам ботинки, чтобы хоть как-то загладить вину, но они у вас, похоже, в полном порядке. – Я показываю на его ботинки и вижу в них свое кривое отражение: волосы налипли на лицо, и уж не знаю, это капли дождя или нервного пота катятся у меня по лбу. Он вниз не смотрит. – Мне жаль, правда. Очень жаль. – Даже не мигает. – Ну что ж, в общем, всего вам доброго. Не стойте так целый день – так можно и варикоз заработать.
Варикоз заработать?! Честное слово, реши он разрядить мне в спину целый магазин, я бы сказала ему спасибо.
Даже и не знаю, чего я вообще ждала, учитывая, что бедняга не смог бы меня послать, даже если б захотел. Но я же видела, как он в нарушение военного кодекса взял и подмигнул мне – конечно, чтобы поставить меня в неловкое положение, – так что я надеялась увидеть хотя бы проблеск благодарности.
И тут я замираю на месте. Подавленная злость снова вскипает, и я не раздумывая марширую обратно к нему. На этот раз я стараюсь выпрямиться, а то что-то совсем ссутулилась в своем импульсивном покаянии.
– Вообще-то, прежде чем я уйду, я просто хотела сказать, что… в общем, вы сделали мне больно. Когда вы подняли шкатулку, то прищемили мне пальцы крышкой, и, как бы я ни переживала из-за того, что случилось, вы могли хотя бы извиниться для приличия.
Я замолкаю на мгновение, готовая к тому, что он закричит или даже направит на меня ружье, но он стоит по стойке смирно.
– И, э-э-э, вы тоже в меня врезались. Так что вы виноваты так же, как и я. Смотреть нужно, куда… и быть осторожнее, когда говорите по телефону. И, в общем, да, вот так. Я просто думаю, что…
Я замолкаю и натянуто улыбаюсь, типа «ну, как ты?», как улыбаются знакомому на улице, когда стараются быть вежливым, но при этом хотят избежать разговора любой ценой. Со вздохом я поворачиваюсь и ухожу, не оглядываясь.
В результате у
