из кровати на пол.
Крадущимся тигром ползу я на четвереньках по ковру, огибая пустые стаканы и разрозненные предметы моего гардероба, словно новобранец, преодолевающий полосу препятствий, лишь бы спастись от хохота, который все еще доносится снаружи. Убедившись, что меня больше не видно, я драматично валюсь навзничь, проклиная себя. Ведь можно же было найти способ (да кучу способов) избежать неловкости, к примеру банально прикрыться одеялом, не забыть-таки вечером задернуть шторы или, как поступил бы на моем месте любой нормальный человек, взять и поправить предавшую меня майку. Мне же надо было проехаться голой грудью по жесткому ворсу ковра, чтобы додуматься до всех этих прекрасных вариантов.
Вдруг, безо всякого предупреждения, у меня в голове раздается мамин голос, и я вздрагиваю от его ясности, надеясь и почти веря, что она сейчас в комнате: «Знаешь, Мэгги, для девчонки с мозгами тебе очень не хватает здравого смысла». О да, этой фразой меня награждали всякий раз, как я совершала очередную подростковую глупость. Однако сейчас, когда мне под тридцать, она звучит немного более трагично.
– Мэгс, это ты? Не работаешь сегодня? – Голос отца эхом долетает с лестницы и настигает меня, пока я лежу, растянувшись на ковре, в одних нежно-розовых трусиках, все еще не в силах двинуться из-за испытанного смущения.
Постойте. А который час? Я хватаю бордовую форменную рубашку, которая так и валяется на полу со вчерашнего вечера. Теперь, когда мятая ткань закрывает меня от наблюдателей, я тянусь за телефоном: 09:53. Моя смена началась почти час назад. Уткнувшись лицом в ковер, я издаю громкий стон, чем здорово смешу отца, стоящего теперь в дверном проеме. Как и я, он собирается на работу и сейчас полуодет. На нем яркая футболка, на груди красуется шутка, идеально описывающая моего немолодого пузатого папу: «Кому нужны волосы с таким-то телом?» Темно-синие брюки, поддерживаемые парой растянутых красных подтяжек, едва закрывают его живот. Рыжая с проседью борода небрежно заправлена за ворот футболки, как будто он надевал ее не глядя. Отцу не хватает еще тюдоровской шляпы и темно-синего мундира. Сейчас он похож скорее на непослушного младшего брата Деда Мороза, а не на подтянутого, гладко выбритого солдата Британской армии, каким был на протяжении двадцати двух лет.
Когда отец продал свой дом и решил жить на узкой лодке, я подумала, что ничего более эксцентричного он уже не выкинет; однако вот они мы – живем в Лондонском Тауэре, где отец занял самую чуднýю должность из всех, что смог найти: бифитер, или йомен-стражник, если по-модному. Результат? Большую часть времени он занят тем, что водит туристов по Тауэру, хвастаясь статусом королевского стража, незаметно опуская приписку «церемониальный». Я уверена, что он выбрал эту работу, потому что не нашел другую, где полагалась бы такая причудливая форма. Он страшно радовался (больше, чем готов признать), натягивая рейтузы и воротник своего парадного костюма, прошитые тончайшей золотой нитью. А еще отрастил рыжую бороду и небольшой круглый живот, как только
