чтобы понять, что к чему. Конечно, это ЕЕ телефон. Джейн забыла свой телефон.
Забыла у него дома.
6
Назавтра Эдриан обедал с Кэт. Так сложилось, что оба работали в нескольких кварталах друг от друга, в Фаррингдоне, и старались обедать вместе по крайней мере раз в неделю. Кэт работала неполный день в приюте для бездомных животных. Остальное время она выполняла роль неофициальной помощницы Кэролайн по хозяйству, за что та расплачивалась с ней ночлегом, кормежкой и еще сотней фунтов в неделю.
У Эдриана было свое архитектурное бюро, носившее непритязательное название «Эдриан Вольф Ассошэйтс». Он создал его в комнатенке над пабом в Тафнелл-парк, когда ему было 35: только он, двое друзей и секретарь. Теперь у него трудились 38 человек на двух этажах перестроенной фабрики в Фаррингдоне. Бюро проектировало главным образом социальное жилье, а Эдриан превратился в его формального главу. У него еще оставались клиенты-любимчики, которых он приобрел много лет назад, сохранилась и потребность впиваться порой зубами в какой-нибудь лакомый проект городского развития. Но после десятилетия, проведенного в таком режиме, а также в рабской зависимости от кофеина, Эдриан пришел в ужас от того, что превратился в трудоголика, отошел в сторонку и в восхищении убедился, что спущенный им когда-то на воду корабль прекрасно плывет без него. Он не спохватился, что утратил контроль над своим детищем, а увидел в этом сигнал сбавить ход. Занять место в заднем ряду. Пусть рулит молодежь, которой он щедро платит.
Кэт сидела за столиком у окна в их излюбленном ресторанчике. Ее броские волосы – одна прядь черная, другая синяя – были свернуты над ушами в два больших узла. Издали ему показалось, что на ней наушники для тепла, и он удивился, зачем они ей относительно теплым мартовским днем. То, как одевалась его старшая дочь, время от времени вызывало у него тревогу. Все на ней как будто преследовало цель приковать внимание. Косметики тоже было, на его вкус, многовато. В последнее время Кэт даже пристрастилась к накладным ресницам. Не говоря о фигуре: сплошные дерзкие выпуклости и изгибы, как будто она стремилась сообщить об этих своих достоинствах каждому встречному-поперечному. Впечатление создавалось не то чтобы совсем уж улично-вульгарное – здесь Эдриан был, возможно, по-отцовски необъективен, – но по части броскости дочь явно перебарщивала. Ему было бы больно признаться в этом ей, но иногда он стеснялся находиться с ней на людях: вдруг ее примут за его подружку? Беда была в том, что они были недостаточно похожи друг на друга, чтобы люди поняли: они родня. На свою мать, обладавшую завидной стройностью, она тоже не походила. Свихнутая бабка Сьюзи, эта португалка, – вот в кого пошла Кэт. Эдриан видел бабку раз-другой в начале их со Сьюзи отношений, и она однажды высказалась о нем пренебрежительно: мол, неопрятен и тощ.
– Привет, милая! – сказал он и наклонился приобнять дочь.
– Привет, привет! Ужасно выглядишь.
– Спасибо на добром слове. – Он выдвинул стул и сел. – Ты прелесть, как всегда.
– Так я тебе и поверила!
