а неизвестного генерала армии Союза, чья внешность была настолько примечательной, что заставила нас всех замолчать, пока он приближался.
Посадка и движения этого человека были безупречны. Как ни привыкли все мы, южане, к прекрасному искусству верховой езды, никто из нас не видел более искусного наездника.
Это был высокий мужчина, грациозный и стройный, как женщина, но в то же время казавшийся жёстким, как хлыст. Его волосы ниспадали крупными ровными локонами на плечи, и в лучах заходящего солнца того траурного дня они отливали желто-золотым блеском.
Нервничавший рядовой, стоявший рядом со мной в строю, пробормотал вслух:
– Посмотрите на его волосы. Желтее, чем в августе кукуруза на полях.
Этот неотразимый офицер галопом подскакал к генералу Гордону, великолепно остановив своего скакуна в полуметре от носа генеральского коня. Отдав честь саблей, он объявил:
– Генерал Гордон, сэр, я генерал Кастер, и у меня для вас послание от генерала Шеридана. Генерал желает, чтобы я засвидетельствовал вам свое почтение и потребовал немедленной и безоговорочной капитуляции всех войск, находящихся под вашим командованием.
Гордон, с побелевшими губами, ответил:
– Будьте любезны, генерал, передайте мои наилучшие пожелания генералу Шеридану и скажите ему, что я не сдам свои силы.
Невозмутимый офицер Союза закончил:
– Генерал Шеридан поручил мне передать вам, сэр, что, если возникнут какие-либо сомнения относительно вашей капитуляции, он окружит вас и сможет уничтожить ваши силы в течение часа.
Генерал Гордон остался непреклонен, заявив, что его позиция, возможно, известна ему лучше, чем Шеридану, и что если последний желает взять на себя ответственность за дальнейшее кровопролитие, то это его дело.
Кастер отдал честь и развернул коня, как будто собираясь удалиться, но вместо этого направил нервное животное вдоль наших рядов, пока не остановил его передо мной. Пристально глядя на меня, он отдал честь. Озадаченный, я отдал честь в ответ, и мы оба сидели, глядя друг на друга.
Я лихорадочно соображал, почему он выделил меня. И тут, еще до того, как он заговорил, я это понял.
Когда Кастер приближался к нашему командованию и был от него на расстоянии примерно семидесяти пяти ярдов, один из недостойных рядовых конфедератов поднял свой мушкет, словно собираясь выстрелить в него. Угадав намерения этого типа, я выбил оружие у него из рук, приказав арестовать его, не отрывая взгляда от приближающегося офицера Союза. Этот рядовой был горцем из Теннесси, одним из самых метких стрелков в роте. Я был удовлетворен тем, что Кастер избежал смерти, от которой был на волосок; честь армии Конфедерации была спасена.
Но это действие было настолько быстрым, настолько тривиальным по сравнению с главной драмой, что люди из нашей роты ничего не заметили. То, что Кастер мог увидеть этот эпизод, казалось невероятным.
– Полковник, – произнёс
