Я выругался – подобные мысли извели. Поднялся, нашёл, не включая света, пачку сигарет в сумке. Юлька курить не позволяла, говорила, что я ей здоровым нужен. Я вроде как уступал, сам понимая, что ни к чему, но пачку всегда носил с собой. Может, по привычке. И иногда курил. Вкус дыма, почти забытый, дарил ложное опьянение, ударял по мозгам. И сейчас курить хотелось до ужаса.
Открыл пластиковое окно —окна тоже поменяли родители. Юлька говорит, что пластиковые окна – это пошло, а мне лишь бы не дуло. Смел с подоконника горку снега, облокотился, закурил, разглядывая вечерний город с высоты седьмого этажа.
Он светится огнями, такой незнакомый, но родной. Там, за соседними высотками, ближе к проспекту прячется наша школа. Может, сходить, посмотреть? Беседку нашу снесли, в которой мы тусили вечерами. Да и сама детская площадка новая. Все яркое, красивое – пластиковое. Наверняка – пошлое.
Я осознал внезапно, что все сделал правильно. И вернулся. И Олимпиец купил, который в моё время только строился. И сомневаться или искать пути отхода не буду. Как бы город не изменился, он – мой. И уступать я его не стану…
Снилась мне Катька. Удивительно, столько между нами произошло – и гадкого, и волшебного, по-настоящему сказочного, а снилась она мне школьницей. Шёл урок биологии – кабинет узнал, я сидел с Сенькой, а Катька – с Трофимовым, в соседнем ряду, чуть впереди. Шла контрольная, а я не смотрел на выложенные передо мной листы с тестом. Смотрел на Катьку.
Талия тонкая под простенькой белой блузкой. Кажется, её можно обхватить пальцами рук. Волосы убраны в косу, но одна прядь постоянно вырывается и падает на лицо. Катька вздыхала и заправляла её за ухо, но прядь была на редкость своевольна.
Я сидел и завидовал Трофимову: он-то рядом с ней. Может коснуться её руки, словно нечаянно. Я, который в принципе Дюймовочку за девушку не считал, теперь в её обществе терялся. Она была другой, не такой как все. Я не знал, как быть с ней.
А Катька, словно почувствовав мой взгляд обернулась. Чуть смугловатая, словно бархатная, кожа, которой всегда так хотелось коснуться. Глаза светлые, янтарные. Капелька-сережка в ухе. И прядка эта…
Во сне мне было светло. И сам свет, что щедро падал из широких окон, словно подсвечивая Катькины волосы. И само предчувствие волшебства…
Просыпаться было физически больно. Я даже не знаю, любил ли Катьку. Раньше думал – да, но жизнь успела показать, насколько эфемерна штука под названием «любовь». Но я знал – то, что бывает между нами, не каждому достается. И тогда, в своём сне, я не знал, что мы сами все испортим и сломаем. А сейчас больно, что все прекрасное осталось позади: и юность, и Катька… А впереди только тоска. Жизнь из одинаковых дней, в которой уже нет даже азарта, который жрал меня в первые московские годы.
На часах шесть. Темно, да и родители ещё спят. На душе гадко, горько, зато сон с Катькой принёс новые силы. Словно за все дни и ночи разом выспался.
– Не снись мне больше, – попросил я Катьку, обратившись к городу.
Катькину девятиэтажку
