на языке.
ГЛАВА 1
Психиатрическая клиника Зальцбурга, Австрия, наши дни
В кистях рук пульсирует боль. Кажется, металл впивается в кости с целью раздробить их. Дёрнуть руками практически невозможно – наручники накрепко пристёгнуты к столу. Да и желания особого нет. Больше нет. На протяжении нескольких недель (того времени, что не утекло из сознания в неизвестном направлении) ей добросовестно показали, как следует себя вести.
– Ваше имя – Эсфирь Лунарель Бэриморт?
Щурится. Щиколотки тоже плотно стянуты металлом. Цепь прикреплена к полу и неприятно скрежещет, когда она двигает ногой. Или так звучит голос говорящего?
Найти бы сил, чтобы во всём разобраться, но разум явно не спешит включаться, бросив тело на растерзание сидящим напротив стола. Старикашка-врач в огромных очках, стёкла которых заключены в янтарную оправу. Худощавый медбрат, который презрительным взглядом оставляет надрезы на оголённых участках кожи. Перепуганная женщина-врач, ведущая себя, как примерная стенографистка и врач, притаившийся в углу кабинета-допросной (а что это вообще?).
Эсфирь крутит головой, стараясь вспомнить помещение, но под веками жжёт одна единственная картинка: горы камня, земли, несколько разграбленных могил, полыхающий огонь и трупы. Трупы людей, замерших в неестественных изломанных позах: вывернутые руки, ноги, тела. И огонь. Всюду полыхает огонь, словно стараясь выжечь грехи, потопить их путём искупления.
– Да.
Собственный голос звучит как-то по чужому. Совершенно неправильно, инородно. Неужели она всегда говорила в такой тональности? Подождите, она вообще говорила за последние несколько месяцев?
Резко поднимает глаза встречаясь с изучающим ярко-синим взглядом. Тот проникает чуть ли не под кожу и почему-то не кажется ледяным, как глаза сидящих по другую сторону стола. Столкнувшись с её глазами, он тут же утыкается куда-то в пол.
Старикашка, услышав ответ на вопрос, уподобляется примеру стенографистки: ручка срывается в бешеное танго по паркету бумаги. Медбрат рядом удивлённо выгибает брови, а женщина, наоборот, замирает. За их спинами, всё также небрежно подпирает собой стену тот, кто вообще вряд ли моргает и говорит. Но она знает – этот странный черноволосый врач относится к ней лучше всех вместе взятых. По крайней мере, именно его лицо она видела в моменты, когда окружающий мир разламывался пополам, а мысли захватывал кто-то чужой. Кто-то диктующий страшные вещи. Кто-то, кто ни разу не помог ей вспомнить хотя бы крупицу из блёклого существования.
– То есть… Вам удалось вспомнить хоть что-то?
Усмехается. Не сразу разбирает, кому принадлежит усмешка: ей или живой колонне в углу кабинета. Неожиданный прилив гнева стремительно обжигает кровеносную систему. Он, что, смеётся над ней? Цепь на наручниках жжёт от желания обмотать шею старикана, а затем наблюдать за тем, как жизнь медленно угасает в глазах. Ведь такой её хотят видеть белые халаты? Пропащей? Убийцей?
– Нет. Рыжий настаивал на том, что это моё имя.
– Вы
