разобраться. А следовало. Хотя бы потому, что она понятия не имела зачем это сделала. И сделала ли. Боже, да она всего несколько недель назад смогла увидеть собственную внешность в отражении зеркала. Уяснила одно: кличка говорит сама за себя и, наверное, только в этом и скрывается правда.
– Пятьдесят три, – лениво отзывается она.
Хуже уже не сделать. Да и куда хуже? На протяжении нескольких месяцев в голове витает кромешная пустота. Ей и имя то сказали полностью лишь в зале суда. Да такое глупое, что она даже рассмеялась. И кто только мог так поиздеваться? А издевательства в её жизни были добротными: сначала неконтролируемые звери-полицейские, считающие её дьяволом во плоти; затем нескончаемые допросы, крики, наручники, её агрессия; суд и невыясненные до конца обстоятельства, что привели к пожизненному сроку в тюрьме с особо строгим режимом. Усмехается. На вопрос о том, есть ли у неё возражения, она спросила: «Это потому что я – рыжая?». Признаться, возражений было вагон, да только смысл от них? Если кто-то ставит себе цель закопать другого заживо, то имея обширный запас денег, лопата и собственные усилия не понадобятся.
Дальше заключение. Драки, карцер, шрамы и синяки от дубинок на спине, круговерть стычек и, наконец, пик душевной агонии – убийство. В этот раз она запомнила каждую деталь раздробленного черепа, кровь, размазавшуюся по стальному столу и непрекращающийся собственный смех. Тогда она подумала, что и в правду могла запросто спалить несчастных влюблённых заживо, а, может, и расколоть их головы перед этим или даже разрезать кожу, пока те корчились от боли. Слишком привычное и спокойное чувство поселилось где-то в области солнечного сплетения: будто она не раз проворачивала такое, а тело только доказывало теорию отточенными движениями. И снова разбирательства, карцер, пересмотр дела, побои и десятки коллоквиумов в разнообразных психиатрических клиниках. В этот раз – в ведущей. Хуже уже не сделать, даже если очень постараться.
– Что «пятьдесят три»? – хмурится врач, снова что-то записывая.
– Обдумываю пятьдесят три варианта смертей каждого из вас.
– Ну, разве она не чудо? – смешок из угла выводит из себя в считанные секунды.
Эсфирь дёргает руками, чувствуя, как цепь оставляет резкую боль в запястьях.
– Доктор Тейт! – женщине в халате возмущённо хватает воздух ртом.
«Доктор Тейт…», – уголок губы Эсфирь тянется вверх, но она резко подавляет в себе реакцию, превращая лицо в ничего не выражающее полотно.
– Эсфирь, – врач-старикашка прочищает горло. – Ваше положение сейчас крайне нестабильно, и я не советую бросаться резкими словами и… собой.
– Я не потерплю запугивания моей пациентки.
Уловив движение, Эсфирь поднимает глаза на черноволосого доктора, медленно сокращающего расстояние до стола.
Чёрный. Изляпаный алой кровью. Она сильно жмурится, чтобы назойливая картинка трупа испарилась из-под век.
– Она ещё не
