прежде чем я заставляю себя встать. Все это время мне казалось, что кто-нибудь из людей Голода вот-вот выйдет убедиться, что мертвые действительно мертвы. И тогда всем моим трудам придет быстрый и безжалостный конец. Но никто не выходит.
Я отряхиваюсь от земли. Она везде: в волосах, на рубашке, на всей одежде, между пальцами ног и во рту. У меня не хватает храбрости взглянуть на раны на груди, иначе я наверняка увидела бы, что и они тоже забиты землей.
Поднявшись на ноги, я окидываю взглядом яму. Стенки слишком крутые, так просто не вылезешь. Но, к счастью, в бассейне есть часть помельче, и там кто-то додумался проделать ступеньки наверх.
Но чтобы добраться до них, мне придется перешагнуть через присыпанные землей тела.
Зажмурившись, я делаю глубокий вдох, потом выдох и шагаю вперед.
Боль сразу же усиливается, дыхание перехватывает, и каждое движение дается ценой почти невыносимой муки.
Я делаю один неуверенный шаг, затем второй, третий…
Еще чуть-чуть!
Нога оскальзывается на чьей-то окровавленной руке, и я падаю. Ударяюсь о землю.
Мучительная боль…
Кажется, я теряю сознание, потому что внезапно открываю глаза, хотя не помню, чтобы закрывала их.
Я снова лежу на присыпанном землей трупе, и моя щека прижимается к чему-то мокрому и липкому. Боль, ужас – от всего этого у меня сводит судорогой желудок. Я едва успеваю отвернуться, и меня начинает рвать.
Все мое тело бьет дрожь – и от физического напряжения, и от этой ужасной реальности.
Я позволяю себе отдохнуть еще мгновение, а затем начинаю плакать. Кажется, я больше не могу. Я хочу жить, но это выше моих сил.
Жуткие мухи садятся на меня, и именно это заставляет меня встряхнуться.
Не буду я пищей для этой погани. Не буду!
Я подавляю тошноту и, стиснув зубы от боли, вновь поднимаюсь на ноги.
Снова шагаю к ступеням. На этот раз не падаю. Поднимаюсь по лестнице и выбираюсь из бассейна смерти.
Как только ноги касаются твердой земли, у меня вырывается возглас облегчения. Но оно длится всего несколько секунд. Я все еще слышу слабые стоны умирающих.
Может, Элоа выжила? Не исключено.
Я вглядываюсь в море полузасыпанных тел. Свою мадам я среди них не вижу, но вижу мэра, хотя он почти неузнаваем: все лицо залито кровью. Он один из тех, кто еще цепляется за жизнь.
Я прижимаю руку к животу, чтобы унять боль, насколько возможно, а затем, спотыкаясь, подхожу к краю бассейна.
Мэр был нечутким любовником и страшно скупым на чаевые, но он не заслужил такой смерти – а его жена и дети тем более.
Я подхожу ближе, присаживаюсь на корточки и протягиваю руку. Не знаю уж, как я вытяну из ямы раненого взрослого мужчину, но остаться в стороне не могу.
Он трясет головой, словно захлебываясь воздухом. Только теперь я замечаю дорожки слез у него на щеках.
– Хватайтесь за мою руку, – говорю я настойчиво, почти умоляюще.
Он не двигается.
Его
