с силами, я встаю и отхожу от бассейна с кружащими над ним мухами.
Все это время я не замечала, что ни Голод, ни кто-то из его людей ни разу не показались на заднем дворе. Да и яма была почти засыпана. Должно быть, они закончили здесь свои дела.
На дрожащих ногах я бреду по дороге к дому, скрежеща зубами от чудовищной боли.
Я не должна была выжить и сейчас очень жалею, что еще дышу, так как мое тело словно разорвано на части.
Я огибаю особняк. Дверь распахнута настежь.
Дом выглядит заброшенным.
Сколько же я пролежала в этой яме?
Я ковыляю домой, делая на ходу неглубокие, прерывистые вдохи. Когда зрение затуманивается или боль и усталость становятся слишком невыносимыми, останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Давлюсь приглушенными рыданиями.
По пути обхожу высокие растения, пробившиеся сквозь асфальт. Может быть, если бы каждый шаг не требовал от меня таких усилий, я бы заметила, как тихо вокруг. Тихо и пусто. Заметила бы гнилостный запах, от которого щиплет в носу, и то, как изменилась сама дорога.
Когда до дома остается уже меньше половины пути, я наконец замечаю жужжание мух – звук, сопровождавший меня почти все это время. Но и теперь я не обращаю на него внимания, пока не прислоняюсь к одному из деревьев, растущих посреди улицы, – кажется, когда я шла по этой дороге в прошлый раз, этого дерева не было здесь…
Жужжание становится таким громким, что я почти чувствую, как вибрирует от него все вокруг, и тут наконец понимаю: что-то здесь не так.
Я поднимаю взгляд туда, откуда исходит звук, и крик застревает у меня в горле. С ветвей огромной араукарии свисает скрюченное тело – ноги босые, мертвенно-бледные. Я смотрю, как труп слегка раскачивается на ветру. Рой мух кружит над тем, что, видимо, было когда-то стариком. Мошкара налетает и садится, потом снова налетает и садится, облепляя труп.
Я перевожу взгляд на полог листвы и замечаю еще одно тело – молодой женщины. Ее руки и ноги оплетены ветвями, глаза выпучены.
Я уже видела такое. Господи спаси, я уже такое видела…
Я видела, как вот такие же деревья в мгновение ока вырастают из земли, и легко могу представить, как они хватают людей на улице и высасывают из них жизнь, словно анаконды.
Легче от этого не становится.
Я снова сгибаюсь пополам: меня одолевают рвотные позывы. Но в желудке уже ничего не осталось.
Я вспоминаю, как все мы, горожане, стояли на дороге в ожидании Жнеца, с руками, полными подарков, призванных умилостивить его. Потом вижу перед собой его лицо, когда он приказал убить меня. Только потому, что я привлекла его внимание.
Вот какой ответ мы получили на свой страх и на свою щедрость.
Вспышка гнева на миг заглушает боль и ужас.
Никто из нас этого не заслужил. Ну, может быть, парочка самых мерзких моих клиентов заслужила, но все остальные – нет.
Я отрываюсь от дерева и иду дальше. Теперь я уже вижу и деревья, и колючие кустарники, пробившиеся сквозь
