style="font-size:15px;"> Стена пала. В сожженных русских городах этнографы всего мира могут изучать повадки и быт гитлеровского племени.
Я начну с внешнего облика. Тошно глядеть на пленных – до того они грязны. Колхозницы в уцелевших избах обдают стены кипятком, скребут пол, держат открытыми настежь двери: «Дух ихний выветриваем». Немцы превратили комнаты, где они жили и спали, в нужник. «Что говорят пленные?» – спросит гражданин в Куйбышеве или в Свердловске. На это трудно ответить: пленные не разговаривают, пленные чешутся, они шумливы, как паршивые собаки. На их руках кора грязи, а грудь покрыта бисером насекомых. Голубые подштанники и розовые рубашонки, вывезенные из Парижа, стали буро-серыми.
Колхозницы рассказывают о быте этих непрошеных постояльцев. Один вытирал ноги, а потом тем же полотенцем лицо; другой оправлялся в избе при женщинах; третий бил вшей на столе, где его сотоварищи обедали; четвертый в помойном ведре кипятил кофе; пятый держал сахарный песок в грязном носке. Не стоит продолжать.
Это было лет десять тому назад. В Германии один коммерсант мне спесиво говорил: «У нас, видите ли, даже свиньи отличаются чистоплотностью…» Конечно, это было риторикой – купец хотел поднять в цене вестфальскую ветчину, но как случилось, что немцы, гордившиеся своей аккуратностью, стали куда грязнее свиней?
Немец, который оправлялся в избе при женщинах, искал пепельницу, чтобы бросить окурок. Ряд условностей, заученных правил, механических жестов отделяет берлинца 1942 года от дикаря. Культура современной Германии – это тонкая пленка над хаосом первобытного варварства. Попав в условия русской зимы, немец перестал мыться; он не хочет мыться на морозе. Он предпочитает зуд дрожи и вшей – морозу. Если нет теплой уборной, пусть станет уборной комната. Так псевдоцивилизованный человек в две недели становится животным.
Внешняя чистоплотность связана с внутренней. Солдат гогенцоллерновской Германии отнюдь не был ангелом. Он тоже грабил и бесчинствовал. Но по сравнению с немцем выпуска 1942 года он был наивной институткой. В нем жили некоторые моральные устои. Он, например, понимал, что такое мать. Он старался не плевать в комнате. Он грабил, но знал, что грабит, и краденое не называл «трофеями». Гитлер совершил операцию: он действительно удалил из сознания немцев совесть. После такой ампутации немецкие солдаты оказались одновременно и сильными, и слабыми. Сильными, поскольку они лишились моральных тормозов; слабыми, поскольку утратил и человеческое достоинство.
Я знаю, что вши водятся на теле, а не в сознании человека. Я знаю, что эти насекомые непосредственно связаны с трикотажным нитяным бельем, которое немцы не меняют по два, по три месяца. И все же я берусь утверждать, что вши связаны также с фашизмом, что отсутствие моральных норм позволило немцам опуститься даже внешне, дойти до их теперешнего облика. Я видел лейтенантов, обрызганных одеколоном и полных вшей. Им не хотелось отстаивать свой человеческий облик. А одеколон был автоматическим продлением давнего и ныне мертвого
