А ты, гля-ка. Голова-а-а-а. Как ты смекнуть-то успел?
– Ладно, покуда рано праздновать. – Мягко осадил Иван. – Не говори гоп, пока не перепрыгнул. Стало быть, сейчас ведите их в тюремный двор. Пущай ночку помаются, чтоб сговорчивей были. Токмо гляди, чтоб к душегубам не попали. Не то, случись с ними что, так нам и полушки не взять. Пущай их в барышкину избу сунут, али в опальну. Там народ помягче. Агибалову скажешь, мол, Воргин удружить просил. Он устроит. А утром. – Иван подмигнул на глазах расцветавшему Миньке. – Утром уж всерьез займёмся. Ну, всё, поспешай, а то Молот там один с ними.
Минька кивнул и радостный бросился прочь. Он подбежал к двери и торопливо распахнул её. В харчевню хлынул вечерний свет, и полумрак общей палаты стал багряным. Солнце почти скрылось, вдали над крепостной стеной виднелся лишь тонкий оранжевый серп, дуга которого – Иван точно этого не знал, но почему-то думалось именно так – зависла как раз над Крутилово, далёким подмосковным станом, откуда четыре года назад он прибыл на службу в Москву. Некстати воскресшая память всколыхнула почти забытые чувства, так что Иван чуть не крикнул Миньке, чтобы тот сейчас же возвращался. Но в этот миг снаружи ворвался апрельский ветер. Морозный воздух с запахом талых луж, окатив лицо, забравшись под ворот кафтана, вернул Ивана в день настоящий, и через пару мгновений внутренней борьбы подьячий из разбойного приказа Москвы уже привычно взял верх над губным старостой захолустного уезда.
– Да чего уж там. – Тихо сказал Иван сам себе. – С волками жить, по-волчьи выть.
Глава вторая
Жил Иван в Кошельной слободе. Узкую полосу земли от Яузских ворот до Москвы-реки с одного бока поджимала Яуза, с другого – сухой ров Белого города. Дворики слобожан из приземистых избушек за жердяной оградой тесно лепились друг к другу и жались к самой крепостной стене, а вдоль берега плотной цепью стояли два десятка мельниц: у водяных колёс в три человеческих роста дубовые сваи держали над рекой двухэтажные срубы, в брёвна которых так глубоко въелась мучная пыль, что даже самой тёмной ночью постройки отливали белизной. В конце мельничного ряда, у самого моста, что вёл от Яузских ворот Белого города в город Земляной, вдоль речного обрыва тянулся барак с десятком каменных труб, торчавших из заросшей дерном крыши – знаменитые Устиньинские бани.
С их хозяйкой – Устиньей Матвеевой из древних, но давно обнищавших московских дворян – Ивана тоже свела служба. Бани облюбовала шайка несунов. Каждый день у гостей что-то пропадало, и если в будни страдали два-три человека, то по субботам, когда мыться приходил стар и млад со всей яузской части Скородома, количество недовольных могло перевалить за сотню. Конечно, чаще всего воровали несущественную мелочь, так что всё обходилось просто скандалом – пару раз Устинью пытались побить, однако, дальше этого дело не шло. Но однажды жертвой стал большой важный чин, так что разбойному приказу пришлось отправить человека разобраться. И коль скоро поиск воров в скопленьях голого народа считался делом безнадёжным, на Яузу послали молодого пристава, что только неделю назад прибыл в Москву из такой дыры, о которой никто из старых
