href="#note_18" type="note">18; в женской – бабы; в татарке – иноверцы, а в разбойной избе с колодками на шеях томились душегубы. Но самым страшным местом считалась чёрная изба – она стояла на отшибе, в дальнем торце двора, чтобы никто не слышал вопли тех, кто попал туда на разговор с пристрастием.
– В разбойной нынче как? Тесно? – Спросил Иван, когда они бок о бок с дворским шли меж бараков. Самоплёт и Фёдор держались чуть поодаль, чтобы не злить хозяина тюрьмы.
Агибалов вдруг замедлил шаг, а потом остановился.
– Э-м-м. А ты это… – Сконфужено промямлил он. – Тебе-то на что? Твои в барышной, говорю же.
Иван посмотрел на дворского с интересом. То, что столь высокомерного зазнайку вдруг смутил простой вопрос, несказанно удивило Воргина.
– Да хотел тартыгам показать. Для острастки. Дабы малость размягчились.
– Ах, вон чего. – Взгляд дворского растерянно забегал. – Нет, не выйдет. Там нынче всё битком, не сунешься.
– Так и лучше, что битком. Пущай глянут, где окажутся, коль не сговоримся.
– Да нет же, говорю. – Раздражённо перебил Агибалов, но под пристальным взглядом Ивана, несмело предложил. – Уж ежели пугнуть хошь, можно в чёрную сводить. Там заплечник мой, Живодёром кличут, как раз крамольника спраша́ет. Такое увидать… Любого смутит.
Иван задумался.
– Живодёр, говоришь? Нет, слишком. Как бы удар не хватил. Таких-то малохольных.
– Это как знаешь. – К дворскому на глазах возвращалось спокойствие, а с ним и чувство превосходства. – Тебе видней.
– Ладно, коли так. – Согласился Иван. – Попробуем сами в мягких рукавицах взять, а уж ежели брыкаться станут, тогда в ежовых зажмём. Минька, давай.
Кивнув, Минька взбежал по трём крутым ступенькам к двери барышной избы, откинул запор и шагнул внутрь. За ним последовал Иван, Молот замыкал шествие и, войдя, остался на пороге – в предстоящем деле он пока был бесполезен. В начале их дружбы Иван всерьёз подозревал, что Фёдор немой, пока сам не услышал, как пристав на одном дыхании выдал таких скабрезностей в три этажа, что покраснели даже распутные девки с Никольских торговых рядов.
Тогда их матушка велела хорошенько проучить за строптивость новую девчонку. Что именно та натворила, осталось секретом, но трое пьяных подручных вошли в раж и стали творить такое, что от воплей бедолаги соседские собаки, скуля, порывались убежать подальше вместе с конурой. Вмешаться никто не решался, да и кому есть дело да беспутной девки, и только Молот не остался в стороне. На то, во что он превратил тогда семерых сторожей гулящего дома – ещё четверо позже прибежали на подмогу – Иван не мог смотреть без содрогания, но когда сам попытался остановить Федьку, тот, рыча, оскалившись по-волчьи, ошпарил его таким взглядом, что Иван онемел и прирос ногами к земле. А вот когда уже после драки матушка решила пристыдить буяна, Молот и выдал ту знаменитую тираду, без единой запинки объяснив сводне, что, как и
