style="font-size:15px;"> Так Иван стал москвичом. Случилось это как раз перед тем, как к столице подошёл смутьян Болотников. И когда Иван понял, во что влип, покинуть город он уже не мог. Потом появились тушинский вор, ещё десяток разных самозванцев, и пока одна осада сменялась другой, Иван против воли успел втянуться в местные дела. Из сгоревших посадов к Москве потянулись беженцы, а вместе с ними город наводнил разбойный люд, и выходить из дома стало опасно не только ночью. Так что как бы не воротило Ивана от новой службы, бросить её он не мог. Хотя много раз порывался, но совесть не позволяла. Ибо на один его мерзкий поступок, вроде ловли тартыг ради откупа, приходилось десять добрых дел – возвращённого скарба и спасённых жизней. И потому каждое утро Иван всё же отправлялся в обход по злачным местам, а каждый четверг сидел в челобитной избе, принимая жалобы и просьбы.
В тот четверг просителей пришло особенно много, так что челобитную избу Иван с тремя папками под мышкой покинул уже в сумерках, спустившихся на Кремль густым лиловым туманом. Оранжевый диск солнца, словно кусок масла на медной сковородке, медленно таял на срезе крепостной стены, за которой вдали бескрайней тьмы горстями рассыпались огоньки дальних деревень. Иван представил, как там за общим столом собираются семьи, в печи на сухих дровах уютно трещит пламя и никуда не нужно торопиться. Заворожённый этой мысленной картиной, он даже прошёл мимо приказной палаты и опомнился, лишь когда сзади раздался возмущённый крик.
– Воргин!
Видение тут же рассыпалось в прах. Иван обнаружил себя перед Тайни́цкой башней, чья неясный контур мрачной махиной вставал над землей, а длинный шпиль остроконечной крыши терялся в черной высоте стылого неба.
Иван беззлобно ругнулся и повернул назад. На крыльце его уже поджидал ещё один подьячий – Андрей Липаткин. Он был на шесть лет моложе Ивана, но служил в приказе вдвое дольше него и на хорошем счёту держался у каждого из трёх дьяков, что сменились за последние четыре года.
– Где тебя черти носят, прости Господи? – Гневно изрыгнул Андрей. Получив от рождения высокий звонкий голос, говорить он старался басом, чтобы выглядеть солидней. С той же целью Липаткин отрастил висячие усы и бороду лопатой, что скрывала тонкий штырь гусиной шеи с насаженной сверху крупной яйцевидной головой. Одевался Липаткин всегда с иголочки и кафтан модного кроя непременно застёгивал на все крючки, но при этом любая одежда сидела на его щуплой фигуре криво и нескладно. – Василь Василич уж ругаться притомился.
Липаткин нетерпеливо толкнул дверь и отступил, пропуская Ивана. Тот сразу направился в письмоводный угол, где его ждал дьяк – сам Василий Голицын, двоюродный дядя князя Андрея Голицына, что в Боярской думе сидел на одном из самых почётных мест. Конечно, для Голицына, пусть и не старшего в княжеском роде, такая должность, как глава разбойного приказа, считалось незавидной. Но Василий пребывал в опале после того, как два года назад
