style="font-size:15px;"> Скрипач и его роза дарили людям Музыку…
Раздалось несколько восторженных хлопков и одинокий выкрик: «Браво, маэстро!..» Но эти аплодисменты потонули в гнетущей тишине недоумевающего зала. Зрители рассерженно зашевелились. Зловещий шёпот заполнил амфитеатр.
– Вы что-нибудь слышите? – Вопрошали одни.
– На скрипке нет струн! Я не вижу струн! – Роптали другие.
– А где ноты?!..
Бутон розы закрылся, безжизненно повис.
Скрипач опустил руки и побрёл с манежа.
Лепестки розы опадали на цирковой ковёр, как тяжёлые слёзы…
Скрипач на мгновение остановился. Ещё раз оглядел зал. Грустно улыбнулся тому, кто аплодировал. И ушёл.
Большинство людей сегодня так и не поняли его Музыки.
Не всем дано слышать музыку чьей-то души.
Музыку из розовых нот…
Ему иногда делалось больно в груди…
Они приезжали, маленькие, смешные человечки в белых халатах. Делали большому человеку укол, хохоча над его большими проделками, и мчались дальше.
Нельзя сказать, чтобы они его любили. Все привыкли к нему, огромному, смешному. Им казалось, что он был, есть и будет вечно.
Ему тоже так казалось.
Но однажды человечки опоздали.
Бело-розовая машина отъехала от цирка медленно, без сирены…
Маленькие человечки сморщились от горя и стали ещё меньше. Они опоздали всего на миг…
Страшную тишину Лилипутии нарушал лишь писк рации, возвещавшей миру о том, что Гуливер смеха умер.
…Прощай, Марьина Роща.
Принимай на вечный постой, Ваганьково…
Музыканты опустили трубы.
– Прощайтесь…
– Кого хоронят, мужики?
– Да говорят, что какого-то известного циркача, клоуна.
– Не циркача, ребята, не циркача. Циркового.
– Какая разница…
– Разница у тебя знаешь где?.. Катись…
– Мам, а мам? А разве дядя Лёня умер?
Разве клоуны умирают?
– Нет, сыночек, нет…
Просто это его самая грустная реприза…
Ипподром…
Много было нас – вороных, серых в яблоках, пегих, гнедых.
Были чемпионы. Были аутсайдеры.
Был мясокомбинат – финишная наша ленточка.
Но до своей старости доживали лишь средние, которые бегали в толпе, – ни первые, ни последние.
Они хорошие, живучие…
Шумно вдохнув ароматную свежесть, ты со звонким смехом разбрасываешь цветы, кружась по комнате. Смеёшься и подбрасываешь их. Ловишь на лету, и вновь цветы праздничным салютом взлетают вверх, падая оттуда разноцветным душистым дождём на волосы, плечи, ладони.
Смех твой, смех, – какая сладкая музыка!..
Я ревную к этим цветам, потому
