он знал лучше, чем привычки жены, с которой виделся довольно редко, но до безумия любил обеих дочерей. Себе налил полфужера домашней водки и присел на край кресла.
Зоркий – так называли за глаза Петра Ливановича, не любившего прозвищ и кличек, – взял бокал двумя руками, отдавая их тепло янтарной жидкости, поднёс его к лицу, вдыхая аромат напитка, и, наконец, сделал первый глоток, блаженно прикрыв глаза. Несколько секунд подержав коньяк во рту, он удовлетворённо кивнул и открыл глаза. Лицо его преобразилось: ещё мгновение назад оно было расслабленно-довольным, но вот уже на Павла смотрел суровый, сосредоточенный человек, насквозь пронизывающий его взглядом из-под полуопущенных век.
«Действительно Зоркий», – вздрогнул от неожиданности Павел, зная, что сейчас последует длинный и степенный монолог, который в итоге многое прояснит. Подход к главному вопросу будет издалека: Лордкипанидзе в силу немалого возраста уже не умел рассуждать в режиме «сейчас». Его «сейчас» могло охватывать пару-тройку лет, а «вчера» и «позавчера» – несколько десятилетий.
– Раздосадован и удручён, – Пётр Ливанович отставил бокал. – Раздосадован не потому, что произошли эти не поддающиеся здравому смыслу события, – такое время от времени случается. Но потому, что они, Павел, произошли именно с тобой. Этот разговор мог у нас произойти лет тридцать назад. Ты помнишь, конечно, что мне удалось вырвать всё, что было возможно вырвать, во время той бесстыжей приватизации. Всё, что не заграбастали тогда дочки, зятья, друзья, друзья друзей и просто подвернувшиеся параноику и алкоголику президенту, забрали мы с ребятами. Ну и с тобой, конечно. На всех наших предприятиях мы навели порядок, они стали приносить устойчивую прибыль. Тогда я раздал доли всем членам нашей команды, но у тебя к тому времени был уже свой налаженный бизнес, и ты от своей доли отказался в пользу Анатолия…
Воспоминания о тех днях карточками диафильма прокрутились в голове Платова. Плёнка ничуть не потускнела, сохранив яркость красок и точно передавая смысл далёких событий. Что-то теперь виделось даже чётче, чем выглядело в моменте, – накопленный жизненный опыт помог многое понять и переосмыслить.
– Я исподволь следил за твоими успехами, мне нравилась твоя деловая хватка, – продолжал Пётр Ливанович. – И тогда я решил приблизить тебя к себе. Передать помаленьку опыт, приобретённый ещё при большевиках в работе с подпольными цехами, познакомить и свести с очень серьёзными людьми, как у нас, так и в отвалившихся республиках. Ну и на Западе, конечно. А главное, огранить твой зарождающийся талант и уберечь от неизбежных в период делового роста ошибок. Но ты вдруг уехал в Будапешт строить какой-то магнитный завод, да ещё, мягко говоря, не с лучшим партнёром. В итоге поимел крупные неприятности. Но выкарабкался, чему я был удивлён и искренне рад.
Диафильм Платова исправно выдавал кадр за кадром. Некоторые из них видеть не хотелось…
– Потом ты вернулся. За несколько лет на ровном месте
