открытой рукой, даже если он в сосуде верном, – ибо смерть.
Девушка не знала, получилось ли зелье, варила она его первый раз. И чтобы испытать варево, одну из плошек, которую использовала для конденсации, сполоснув водой, наполнила молоком и поставила в подвале. Утром следующего дня уже звала Уту, чтобы та собрала дохлых крыс. А было их, больших и малых, больше полудюжины. Зная крепкое крысиное здоровье, Агнес не приходилось сомневаться в силе зелья. Поэтому брала девушка желтую склянку только в перчатках. Сказано же: «Не бери отвар открытой рукой, даже если он в сосуде верном, – ибо смерть». Мудрые люди знали, о чем говорят. Она завернула зелье в тряпицу и пошла из покоев вниз, на улицу.
День хоть и клонился к вечеру, было светло, солнце еще и не думало садиться. Агнес пришлось приложить все свои умения, чтобы выскользнуть из трактира незамеченной. Получилось – ни разносчики еды внизу, ни возницы, ни дворовые холопы на подворье ей не кланялись. Значит, не приметили важную даму, что покинула трактир и быстрым шагом отправилась по дороге от замка к захудалой речушке, бежавшей к истоку большой реки. Шла, стараясь скользить от тени к тени, чтобы глаз чей-нибудь ее не заприметил. А то вдруг по улице госпожа пешая идет, и одна. Сие странно. Девушка обернулась. Игнатий шел за ней следом. Быстро шел, оглядываясь при этом, ее найти пытаясь, но тоже не видел. Тогда Агнес остановилась, помахала ему рукой. Он только тут госпожу заметил, прибавил шага, а она продолжила путь дальше. Так и прошла перекресток, что вел к величественному графскому замку, конюх следовал за ней. Тут и колокола в графской часовне забили. Красивый звон у них. Девушка даже остановилась. Вечерня. Сыч уже у мостушек, должно быть. Она прибавила шаг и, почувствовав сырой запах реки, свернула к ней.
И Сыч, и толстуха Эмма уже были там, стояли у воды, беседовали, прачка отмахивалась от комаров сломанной веткой. Только вот не очень походило это на свидание. Сыч был невесел. У него лицо такое, словно его вешать сейчас будут, а толстая прачка по скудости ума или от волнения этого не замечала. Щебетала ему что-то, щебетала, не останавливаясь.
Агнес прошла мимо, их с Сычом взгляды встретились, и она сделала ему знак: за мной ее веди. И направилась к холму, поросшему деревьями и кустами. Сыч вздохнул и нехотя что-то сказал толстухе, а та принялась махать на него веткой, смеяться, прикрыв рот рукой. Он же взял ее под локоть и отвел от реки к кустам. А следом за ними уже и Игнатий спешил.
Толстуха по скучному лицу Фрица ничего не понимала, а как увидала в зарослях в десяти шагах впереди себя женщину, которой в таком месте и близко быть не должно, остановилась и сказала Сычу:
– Ой, люди тут, господин.
Сыч тоже остановился.
– Что встал? – окликнула его Агнес. – Сюда ее веди.
– Что? Меня? Куда? Зачем? – удивлялась прачка.
А Фриц Ламме, морщась, как от кислого, уже взял ее под локоть.
– Пошли, зовут нас.
– Куда? К чему? – Теперь толстуха почувствовала неладное. – Зачем я этой госпоже?
– Не ерепенься, говорю.
