даже больше, чем черных африканцев или арабов. Он считал их опасными противниками, они, по его мнению, были не чета каким-то там босоногим хуситам или даже сирийцам. Русский спецназ. Он уже встречался с ним в Югославии, Чечне и Сирии. И да – они были крутыми ребятами. Особенно ему запомнился один – с какими-то неестественно ярко-зелеными глазами. Впервые они встретились в Чечне. Но там им не пришлось столкнуться лоб в лоб. Танцор тогда ловко ушел из ловушки, расставленной чеченским боевикам русскими спецназовцами. Ушел, прихватив с собой жизни трех товарищей этого зеленоглазого. С тех пор они встречались на разных рубежах еще трижды, и всякий раз этот русский парень стремился уменьшить расстояние между ними, пытался дотянуться до него, вызвать на поединок.
Танцор понимал, что русский хотел отомстить ему за гибель своих друзей. Он и сам бы на его месте поступил точно так же, будь у него такие боевые друзья. Но у Танцора никогда не было и не будет друзей среди сослуживцев. Как, впрочем, и вообще друзей. Он знал, что Симмонс считает его своим другом и думает, что и Танцор считает Симмонса своим другом. Но это было не так. У Танцора не было привязанностей. Он ни к кому никогда не испытывал теплых чувств, кроме своей дочери Джун. Все остальные, с кем он общался, были для него только знакомыми по необходимости, вызванной течением жизни и обстоятельствами.
Танцор не имел друзей, но и врагов из близкого окружения у него не было. То, что он ограничивал свое общение и всего себя посвящал службе, было аргументом в его пользу. Может быть, кто-то из сослуживцев и завидовал ему, его везению, его уму и ловкости, но никто никогда не показывал этого явно. С Танцором либо считались и общались на равных (сам он никогда не сторонился общения, если ему его предлагали, но не навязывали), либо не общались совсем. И такое к нему отношение его устраивало. Друзья нужны для того, чтобы заводить врагов, когда-то сказал ему его дед, и он тогда с ним не согласился. Он считал, что без друзей всегда можно обойтись, а вот от врагов никуда не деться. И этот зеленоглазый русский был тому подтверждением. Танцор не знал, как его зовут на самом деле, как и русский наверняка не знал настоящего имени Танцора. Зато позывной своего врага он никогда не забудет. Не забудет, даже если в старости у него разовьется деменция. Позывной у русского спецназовца был такой же странный, как и у самого Танцора. Может, даже еще более странный, чем у него, – Лютик. Танцор знал, что лютик – это такой цветок. Почему именно этот цветок был выбран бойцом, которого Танцор считал достойным для себя противником, – оставалось для него загадкой.
Воспоминания о встречах с Лютиком пронеслись в голове у Танцора, и его вдруг посетила мысль, что он все это время, которое провел вне войны, скучал не только по острым ощущениям и адреналину, выбрасываемому в кровь во время схватки, но и по своему врагу, по единственному достойному его, Танцора, врагу.
«Было бы неплохо снова с ним встретиться», – подумалось ему, и перед ним снова встали ярко-зеленые, ненавидящие его, глаза русского.
– Что от меня требуется? – поднял он взгляд на Симмонса.
Тот
