которое придавала ему оттопыренная нижняя губа, довершали примечательный портрет молодого поляка. Он был, бесспорно, красив, но красив слишком уж манерной, женственной красотою. В его облике не было ничего от воина.
В своих размышлениях боярин Верех упустил тот момент, когда в беседу Марины и пана Станислава включились остальные – немногословный пан Доманский, экспансивный князь Радзивилл и резкая в суждениях, темноволосая и темноглазая «ведьма» Эльжбета Радзивилл. Ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы понять, что Марина и насмешница Эльжбета втянули в рассуждения о литовских князьях, ставшими польскими вельможами, всех, не исключая меланхолически настроенную Елену Верех.
Прислушавшись к разговору, боярин еще больше нахмурился. В данный момент беседа плавно перешла к младшим представителям трех королевских дворов Польши. Обсудив достоинства и недостатки мазовецких принцев, молодежь заговорила о младшем племяннике короля, стремительно начавшем восхождение при польском дворе князе Острожском, кузене и друге Эльжбеты и Карла Радзивиллов, с которым они вместе росли.
– Не спорю, Станислав, у тебя есть особые причины не любить Острожского, – посмеиваясь, заметила Эльжбета, выразительно посмотрев на брата. – При всем этом, ты должен согласиться, что он сделал просто головокружительную карьеру при польском дворе.
Пан Тенчинский презрительно усмехнулся, чванливо поправил прядь волос надо лбом и посмотрел на заинтересованно разглядывающую выражение досады, появившееся на его лице, боярышню Марину.
– Карьеру? – сквозь стиснутые зубы процедил он. – Он обязан расположению короля только усилиям своей матери и покойной королевы! Без них он бы так и остался мелким литовским князьком и сидел бы в своем литовском болоте до скончания века. Он ничем не лучше всех остальных!
Эльжбета сверкнула своими цыганскими темными глазами, и алые губы ее растянулись в насмешливой улыбке.
– Ты лукавишь, Станислав, – поддразнила его она. – Даже если отнять у моего кузена все остальные его достоинства, ты должен признать, что он замечательно умен и удачлив.
– Он просто невыносимый, самовлюбленный тип! – безапелляционно заявил пан Тенчинский, словно подброшенный невидимой пружиной, вскакивая с лавки. – А после смерти королевы, когда Ягайло неизвестно за какие заслуги приблизил его к себе, он стал еще хуже! При его смазливой наружности, он любимец всей женской половины семейства его величества, ему покровительствует княгиня Плоцкая, княгиня Анна-Данута, и даже новая королева!
– Смазливой наружности? – меланхолически переспросила боярышня Елена. – Он что же, красивее вас, Станислав?
На мрачном лице пана Радзивилла, втайне питавшего пылкие чувства по отношению к боярышне Марины, впервые отразилось некое подобие удовольствия.
