обещала и спасение, и проклятие, любви, которая осмелилась бросить вызов самой ткани ее существования, самой сути ее существа. И в тихом одиночестве своего сердца, в скрытых глубинах своей души Амара знала, с растущим чувством страха и волнующим, ужасающим проблеском надежды, что пески ее веры колеблются, что мир, который она знала, мир, в который она верила так всецело, так безоговорочно, меняется, трансформируется, перестраивается вокруг опасной, запретной любви, которая расцветала в ее душе, любви, которая грозила поглотить ее полностью, любви, которая обещала будущее, которое она едва могла себе представить, будущее, в котором свет Императора может быть затмен раскаленным сиянием запретной любви.
Глава 22: Тяжесть ереси
Бремя ереси легло на душу Амары, сокрушительное, удушающее бремя, которое грозило погасить само пламя ее духа. Это был холодный, коварный груз, постоянное, грызущее присутствие, которое отравляло каждую ее мысль, каждое ее действие, само ее существо. Сама идея любви к другому, любви, которая осмелилась соперничать, бросить вызов абсолютной, непоколебимой преданности, в которой она поклялась Богу-Императору, наполнила ее глубоким, всепоглощающим чувством вины и страха, леденящим предчувствием вечного проклятия, которое ждало ее в огне варпа. Слово «ересь», слово, выгравированное в ее костях с самого детства, слово, наполненное леденящим обещанием вечных мук и неумолимым, раскаленным гневом Бога-Императора, бесконечно отзывалось эхом в темных уголках ее разума, постоянным, преследующим рефреном, леденящим напоминанием о возможных последствиях ее запретных желаний, ужасной, невообразимой цене, которую ей однажды придется заплатить за то, что она осмелится полюбить мужчину, стоящего за пределами жестких, непреклонных границ ее веры, мужчину, олицетворяющего все, что ее учили презирать, мужчину, который, несмотря на пропасть, разделявшую их миры, каким-то образом сумел пробить брешь в крепостных стенах вокруг ее сердца, взобраться на бастионы ее веры и пробудить в ней любовь, которая одновременно ужасала и воодушевляла ее, любовь, которая грозила поглотить ее целиком.
Она боролась с последствиями своего растущего влечения к Кейлу, ее разум был опустошенным полем битвы, где силы долга и желания сталкивались в беспощадной, мучительной борьбе, война, развернувшаяся в тихих покоях ее сердца. Ночи не давали передышки, не давали спасения от мучений, которые ее пожирали. Ее сон был омрачен яркими, висцеральными кошмарами пламенных проповедей, которые читали ревностные, фанатичные проповедники, их глаза горели праведной яростью, их голоса гремели, как гром, их слова были подобны обжигающему пламени, клеймившему ее еретичкой, предательницей Бога-Императора, мерзостью в глазах Империума. Она видела обвиняющие взгляды своих Сестер, их лица, когда-то наполненные товариществом и общей преданностью, теперь искаженные отвращением и горьким разочарованием, их глаза,
