умереть – любовь, которая бросила вызов жестким, беспощадным доктринам Империума, любовь, которая осмелилась расцвести, дерзко и прекрасно, среди руин, любовь, которая предлагала проблеск света, маяк надежды в мрачной тьме 41-го тысячелетия.
Глава 19: Шепот надежды
Руины Веридиан Прайм, опустошенное, скелетообразное свидетельство разрушительной силы неконтролируемой войны, стали маловероятным фоном для хрупкой, зарождающейся близости. В украденные моменты между патрулями, среди разрушенных остатков мира, поглощенного огнем конфликта, сестра Амара и солдат Кель искали убежища в обществе друг друга, их шепотные разговоры были хрупким контрапунктом симфонии разрушения, которая эхом разносилась по опустошенным улицам, постоянный, низкий гул отдаленного артиллерийского огня был болезненным барабанным боем, сопровождающим их шепотные признания. Тихие моменты, которые они разделяли, скрытые от любопытных глаз товарищей, стали святилищем, пространством, где они могли сбросить тяжесть своих ролей – набожной Сестры Битвы, облаченной в священную силовую броню, символ непоколебимой веры и праведной ярости, и усталого, циничного Гвардейца, обремененного своим лазганом и призраками прошлых сражений, – и просто быть двумя душами, лишенными своих социальных ролей, ищущими связи, понимания и, возможно, даже любви среди руин умирающего мира.
Мерцающий свет подобранных люменов, отбрасывающий длинные танцующие тени на лицо Амары, освещал тонкую игру эмоций, которые мерцали на ее чертах, когда она говорила, ее голос был приглушенным, почти благоговейным, каждое слово было драгоценным подношением в безмолвной тишине. Ее вера, когда-то непоколебимая основа ее существования, несокрушимый фундамент, на котором была построена вся ее жизнь, была потрясена до самого основания беспощадными ужасами, которые она видела на поле боя – изуродованные тела павших товарищей, их лица, застывшие в выражении ужаса и агонии, крики умирающих, бесконечно разносящиеся по коридорам ее памяти, беспощадная, неразборчивая жестокость орочьих захватчиков, их дикий смех, леденящий душу контрапункт крикам их жертв. Она доверилась Кейлу, ее голос дрожал от тяжести невысказанных эмоций, выражая сомнения, которые терзали ее душу, тревожные вопросы, которые шептались в тихие часы ночи, бросая вызов жестким, непреклонным доктринам, которым ее учили с детства, самим принципам веры, которая когда-то была ее утешением, ее щитом против тьмы. Она говорила о грызущем страхе, что Бог-Император, объект ее непоколебимой преданности, фокус каждой ее молитвы, может оказаться глух к ее мольбам, что ее вера, сама основа ее бытия, может оказаться не более чем хрупкой, мимолетной иллюзией перед лицом такого подавляющего, непостижимого страдания.
Кейл слушал с напряженностью, которая удивила даже его самого, его взгляд был устремлен на ее лицо, он искал ответы в глубине ее глаз, его обычный цинизм на мгновение забылся, сменившись
