style="font-size:15px;"> Глава 14: Призраки прошлого
Огонь потрескивал и плевался, отправляя угольки, танцующие в гнетущую тьму, которая цеплялась за скелетные останки разбомбленного жилого блока. Мерцающее пламя окрасило лицо Амары в меняющиеся оттенки оранжевого и теней, освещая тонкие нюансы ее выражения, проблеск сострадания в ее глазах, нежное смягчение ее обычно суровых черт, когда она внимательно слушала историю Кейла, историю о жизни, безвозвратно потерянной, о мире, разрушенном без возможности восстановления, о душе, изуродованной неумолимыми ужасами войны. Воздух, тяжелый от приторного смрада смерти и разложения, постоянного, леденящего напоминания о бойне, которая их окружала, был тонко благоухающим слабым, почти эфирным запахом древесного дыма, хрупким, горько-сладким ароматом, который смешивался с призраками воспоминаний, шепотом о времени до войны, о времени невинности и мира. В этом заброшенном убежище, среди руин разрушенного мира, две души, связанные общим опытом невообразимой травмы, нашли хрупкое утешение в близости общей уязвимости, связь, выкованную в горниле огня и потерь.
Голос Кейла, обычно пронизанный сардонической, почти циничной остротой, тщательно выстроенный барьер против ужасов, свидетелем которых он стал, щит против боли, которая грозила поглотить его, был сырым от эмоций, лишенным своего обычного защитного слоя отстраненности. Он говорил о Веридиан Прайм, своем родном мире, потерянном рае из покатых зеленых холмов, кристально чистых ручьев, которые танцевали и мерцали под теплым солнцем, и небе цвета летнего дня. Он нарисовал яркую, почти осязаемую картину жизни до войны, жизни идиллической простоты, жизни, наполненной простыми, неподдельными радостями семьи, друзей и общества. Он говорил о своей семье, своих родителях, их обветренных лицах, испещренных морщинами смеха, и мудрости жизни, прожитой близко к земле, их голоса эхом разносились по полям золотистой пшеницы, которая мягко покачивалась на ветру. Он говорил о своих друзьях, беззаботном товариществе юности, общих приключениях, шепоте секретов под звездным небом, узах дружбы, выкованных в огне общего опыта. Он говорил о тепле солнца на своей коже, запахе свежевспаханной земли, вкусе сладких, созревших на солнце ягод, собранных с кустов, выстроившихся вдоль извилистых троп его детства, чувственных воспоминаниях, которые тянулись как призраки, горько-сладком напоминании о жизни, которая теперь канула в Лету. Он говорил о мире, потерянном из-за ненасытного голода орочьего Waaagh!, мире, превращенном в пепел и руины, мире, который теперь существовал только в хрупком, выцветающем гобелене его воспоминаний, мире, в который он никогда не сможет вернуться.
Его голос надломился, хрипловатый от непролитых слез, когда он вспоминал день прибытия орков, когда некогда чистое небо заполнили их грубые, ветхие корабли, изрыгающие черный дым и извергающие поток зеленокожей дикости на его ничего не подозревающий мир. Он говорил об ужасе,
