Сороритас и прагматичным имперским гвардейцем, размытые в дыму и тенях, смягченные общим бременем их испытаний.
Они работали бок о бок, невероятная пара среди опустошения, их движения бессознательно отражали друг друга в безмолвном балете сотрудничества. Амара, ее силовая броня, когда-то сияющая белизной, теперь потускнела и покрылась пятнами от остатков битвы, руководила укреплением оборонительных позиций с непоколебимой властью, которая противоречила ее истощению. Ее голос, ясный и звучный, прорезал затяжную дымку битвы, вдохновляя выживших Сестер Битвы на новые усилия, каждый ее жест излучал ауру спокойной решимости. Кель, его лазган перекинут через плечо, знакомый вес, который предлагал небольшую меру утешения в этом хаотичном мире, координировал усилия оставшихся гвардейцев, его грубые команды смягчались вновь обретенным уважением к монахине-воину, которая сражалась рядом с ним с яростью, которая соответствовала его собственной. Они делились своими истощающимися ресурсами – драгоценными боеприпасами, скудными пайками, бесценными знаниями, почерпнутыми из их соответствующих наблюдательных пунктов во время хаотичных приливов и отливов битвы. Каждое нашептанное наблюдение, каждое тщательно продуманное тактическое понимание были жизненно важной нитью в шатком гобелене их выживания, отчаянной попыткой предвидеть и подготовиться к неизбежному возвращению прожорливой орочьей орды.
Амара, с детства заточенная в строгих рамках своего ордена, привыкшая к стоическому молчанию и непоколебимой набожности своих собратьев-Сестер, обнаружила себя удивленной, почти обезоруженной, неожиданной легкостью, с которой она говорила с Кейлом. Его прагматизм, его мрачный, уставший от мира цинизм, рожденный бесчисленными битвами, сражавшимися с невозможными шансами, резко контрастировали с непоколебимой верой и пылким фанатизмом, которые определяли ее мир. Тем не менее, его слова резонировали с скрытой частью ее, с погребенным угольком сомнения, который мерцал под поверхностью ее непоколебимой преданности, частью ее, которая сомневалась, которая жаждала чего-то большего, чего-то за пределами жестких, непреклонных доктрин Экклезиархии. Она нашла странное утешение в его сухом, самоуничижительном юморе, проблеск тепла перед лицом подавляющей тьмы, краткую передышку от постоянного, грызущего страха, который грозил поглотить ее.
Кель, в свою очередь, обнаружил, что его необъяснимо влечет к тихой силе Амары, ее непоколебимой вере, ее непоколебимой решимости перед лицом невообразимых ужасов. Ее присутствие, маяк спокойствия среди бури битвы, устойчивое пламя в надвигающейся тьме, было резким контрастом с мрачным фатализмом и всепроникающим цинизмом, которые пронизывали ряды его товарищей-гвардейцев. Он был пленен непоколебимой преданностью, которая сияла в ее глазах, непоколебимой верой в высшую силу, божественную цель, которая давала ей силу противостоять ужасам поля битвы, не дрогнув, не поддаваясь
