роста казак. Его кулак мелькнул перед глазами, удар пришелся в лицо, и боль была такая, точно меня лягнули копытом. Я стукнулся о стену, едва не потеряв сознание, что даже не смог защититься саблей. Тут он схватил меня в столь крепкие объятия, что сравнение с медведем само запросилось на язык. Прижав к себе одной рукой так, что я ткнулся головой ему в грудь, обоняв грубую ткань кафтана, он избавил меня от сабли и легко, как ребенка вынес из амбара.
Глава вторая. На волосок от смерти
Едва не сломав нос о каменную грудь казака, я был брошен в снег рядом с костром, и очень споро и тщательно обыскан. У меня отобрали часы, кошелек с деньгами и сняли с пальца перстень с аметистом.
– Ну, вот, ваше благородие, зря только ерепенился, все одно наша взяла, – услышал я голос казачьего командира.
– Злой, сволочь! – сипло прогудел мой конвоир. – Прохору – карачун, Тишку в живот ранил, а сам-то мелковат, что твой комар, – восхитился он.
– Поднимайся, господин офицер, чего разлегся, дай на себя полюбоваться, не часто такие-то ерши в сеть попадают, – продолжил атаман. – Северьян, подсоби.
Меня взяли за шиворот, оторвали от бренной земли и, встряхнув, поставили на ноги.
У костра, в надвигающихся сумерках столпились уцелевшие казаки, число коих изрядно уменьшилось, и я имел к этому непосредственное отношение. Во время турецкой компании мне приходилось видеть их в деле. И скажу, что воевать казаки умели. Я не заблуждался на свой счет, не пожелай атаман взять меня живым, мой труп бы уже окоченел. А потери во время моей поимки, сделали их только злее. Пока атаман с усмешкой оглядывал меня, я лишь пожалел, что вид мой был весьма непрезентабельный. Шапку я потерял еще при падении с коня, ментик, изначально темно-серого цвета с коричневым оттенком, был весь в саже, красные чакчиры5 и ботики вымазаны не в меньшей степени, а под левым глазом набухал синяк. Я уже не говорю о своих волосах. По гусарскому обычаю, я не носил парика, а только пудрил волосы и заплетал косу. В драке же моя прическа превратилась в воронье гнездо. Тем временем казаки делили добычу: пистолеты, часы и деньги – пятьдесят рублей. Перстень атаман уже надел себе на мизинец.
– Кто ты таков? – спросил, он – И куда путь держал, отвечай, твое благородие.
На мгновенье я задумался, стоит ли говорить свое имя или умереть безымянным.
– Лучше скажи сам, голубь, – разомкнул свои уста носатый казак с офицерской выправкой. И как только он произнес первое слово, я понял, откуда он. Поляк. Наверняка ссыльный шляхтич, много их попало сюда из-за участия в конфедерации. Доигрались, ясновельможные! Два года назад их австрийские и прусские покровители сдали Речь Посполитую с потрохами, разделив ее земли между собой и Россией. Теперь паны, считавшие дома своих крепостных за говорящую скотину, готовы были лизать сапоги самозванцу, объявившего свободу от крепостной неволи, в хрупкой
Чакчиры – чикчиры, гусарские штаны: узкие, в обтяжку, расшитые шнурами и галунами по швам, с цифровкой в верхней части бедра, носившиеся в ботики.
