мою участь.
– И как же называется ваш полк?
– Оренбургский, полковника Падурова6, – с гордостью сказал атаман. – Слыхал про такой?
– Слыхать-то слыхал, воевать с ним пока не приходилось.
– Так как, офицер, пойдешь к нам? Ты вот в каком чине?
– Ротмистр.
– У нас полковником станешь. Государь чины не жалеет тому, кто дело знает.
– Нет, господин казак…
– Я – есаул.
– Нет, господин есаул, я присягал государыне, на сторону самозванца становиться не буду.
– Воля твоя, примешь смерть от веревки.
– Не пугай, я – солдат!
– Василий, отдай его мне, – зло прошипел шляхтич, раздувая ноздри, – я его визжать заставлю!
– Заставь, – сказал я и сплюнул. – Ты, пан, случайно не из Волыни? Жил там, в одном застянке, род Игначевских, у повешенного главы семейства нос был выдающийся, вроде твоего. Пан случаем не родственник тому пану? Больно носы у вас похожи.
Мой польский не шел ни в какое сравнение с русским, но шляхтич меня понял, это было видно по его налившемуся кровью лицу. Очень мне захотелось уесть этого поляка. Так и вышло.
– Да я тебя, – начал он, приподнимаясь, но докончить ему не дал есаул. Он усадил его обратно.
– Погоди, баринок, есть у меня мысль. Пускай офицер покажет нам свое мастерство в рубке. Он Прохора свалил так, то из засады, а как в открытом бою бьется, не ведаю. Что, ротмистр, сразишься?
– Выбора у меня нет, сражусь.
– Ну, ребята, кто с офицером на саблях сойдется?
– Да хоть бы и я, – прогудел Северьян. – Лют я на него, он Прошку порубил.
– Быть по тому, верните их благородию его саблю, – распорядился есаул. – Но смотри, ротмистр, попробуешь сбежать – словишь пулю, уразумел?
Насколько силен был в сабельном бою великан казак, я не знал, но принял предложение помериться с ним силами спокойно. Смерть ждала меня в любом случае, и я ничего не терял в случае поражения.
Я снял ментик, оставшись в одном доломане7, поднял брошенную к моим ногам саблю, посмотрел на взведенные ружья, нацеленные на меня, и встал в боевую стойку, опустив по венгерскому способу защиты кончик сабли вниз. В могучем кулаке Северьяна казачья сабля казалось детской. Он остался в кафтане и шапке, всерьез меня не принимая. Драться нам предстояло на небольшом пятачке более-менее утоптанного снега, освещаемого светом костра, куда казаки подбросили дров.
Северьян снял шапку, перекрестился, и вдруг, подняв саблю над головой, бросился на меня. Если бы я не был свидетелем его необычайной ловкости, то уже лежал бы мертвым. Но в тот самый миг я сделал кувырок ему навстречу и вскочил на ноги за его спиной. Не поворачиваясь, казак выбросил назад саблю, едва не зацепив мое плечо. Я отскочил, постаравшись держаться от него на расстоянии. Казак вновь бросился в атаку, пытаясь рубануть меня сбоку. Я присел, уйдя от удара, и проскочил под его рукой, снова оказавшись позади. Казаки подбадривали
Тимофей Падуров – казачий сотник, перешедший на сторону восставших. Занимал высокие посты в повстанческой армии.
Доломан – короткая (до талии) однобортная куртка с длинными рукавами со стоячим воротником и шнурами, часть гусарского мундира, поверх него надевался ментик.
