Какой кайф! Какой экстрим! Как жаль, что меня там не было!!
– Тебя там только и не хватало,– Ада начала раздеваться, ощущая страшную усталость во всем теле.– Куртку вот испортила. Тьфу! Какая рвань!
Наталия Илларионовна запричитала:
– Господи! Все время тебе говорю: доездишься в свои командировки, все может случиться. Сейчас обошлось, но что еще может быть…
Мама, не плачь. Никаких гарантий никто не дает, это непредсказуемо… Я хочу горячего чаю, но сначала в ванну…
Наталия Илларионовна потрусила за ней в ванну, не переставая причитать в том духе, что «надо себя беречь, и давно пора прекратить эти опасные шлендранья по всей области». Ада чувствовала такую безмерную опустошенность после пережитого, что даже не пыталась вслушиваться в эти причитанья. В голове у нее сидела только одна мысль, которая была предельно банальна и проста: я уже несколько часов, как могла быть мертва. Лежа в теплой легкой пене, она пыталась представить себе, что может чувствовать мертвый человек, лежа нагишом на мраморном столе морга, именно так, она видела, лежали подготовленные к вскрытию тела. Дело было еще в бытность ее студенткой университета: на военке им преподавали медицину и водили в анатомичку. Что вообще такое смерть? И заканчивается ли жизнь духа со смертью тела? Ада никогда в это не верила, а в особенности, после смерти отца шесть лет назад. Невозможно было представить себе, чтобы такая мощная личность, как ее отец, так любивший жизнь, весельчак, балагур и интеллектуал, в одночасье просто пропал из жизни, унеся с собой все – свою огромную эрудицию, мысли, эмоции, способности к языкам, свою привязанность к науке, любовь к семье и друзьям. Ада твердо верила, что существует некое поле, пространство, энергетический сгусток – что угодно, где души находят приют и успокоение, освобожденные от неповоротливых тел, легкие, радостные, бессмертные, познавшие бесконечность и безмолвие Бога. Ее любимая подруга Соня Воробьева, по-свойски Фуфа, преподававшая в университете философию, когда-то в молодости свихнувшись на греческих философах, все уши прожужжала ей о Платоне, Гераклите и прочих великих греках. Что-то Ада просто не могла понять, что-то забыла, но учение Платона о душах помнила отчетливо, прежде всего, потому что оно страшно ей нравилось. Никогда не могла она смириться с безжалостным материализмом – со смертью тела не остается ничего. Она была уверена также, что души близких, соединившись с нематериальным миром, откуда нет пути в мир людей, следят за своими близкими и пытаются им помочь. Она видела во сне отца три раза, и это было похоже на тюремное свидание в нейтральной зоне. Он выходил к ней на несколько секунд из абсолютного мрака и немоты, и успевал сказать пару-тройку слов, и слова эти были самым важным на тот момент в ее жизни. Первый раз это случилось через несколько месяцев после его смерти. Ада убивалась по отцу так, что перестала обращать внимание на маленького Андрюшку, и Анатолий ей за это выговаривал. Во сне они с отцом ехали в трамвае. Она, безмерно радуясь, что он жив, спросила:
– Папа, ты жив?!
Он, вздохнув, ответил :
– Да не совсем.
– Почему ты умер, папа?! – она потянулась его обнять, и, наконец,
