его присутствии они вспоминали о собственной утраченной невинности и недоумевали, как столь очаровательный и изящный молодой человек смог избежать дурного влияния нашего века, века низменных страстей и распутства.
Часто, вернувшись домой после загадочных и длительных отсутствий, которые заставляли его друзей или людей, считавших себя таковыми, строить самые немыслимые предположения, Дориан прокрадывался в запертую комнату на чердаке и открывал дверь ключом, всегда находившимся при нем. И стоял с зеркалом в руках перед портретом, написанным с него Бэзилом Холлуордом, глядя то на порочное стареющее лицо на картине, то на прекрасный юный лик, смеющийся в полированном стекле. Резкость контраста дарила ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Он все больше влюблялся в собственную красоту и все больше интересовался распадом своей души. Он рассматривал тщательно, а порой и с лютым восторгом уродливые складки, бороздящие морщинистый лоб или расползающиеся вокруг чувственных губ, и гадал, что хуже: следы пороков или признаки старения. Он прикладывал свои белые пальцы рядом с грубыми обрюзглыми руками двойника и улыбался. Он передразнивал расплывшееся тело и дряблые члены.
Надо заметить, впрочем, что бывали моменты, когда Дориан Грей лежал без сна в своей благоухающей спальне или в жалком номере пользующейся дурной славой таверны возле доков, куда частенько наведывался под вымышленным именем, переодевшись в простую одежду. Тогда он размышлял о погибели, которую навлек на свою душу, и испытывал к себе жалость тем более жгучую, что по своей природе она была совершенно эгоистична. Однако такие моменты случались редко. Любопытство к жизни, которое пробудил в нем лорд Генри, сидя в саду их общего друга, по мере удовлетворения Дорианом своих желаний только возрастало. Чем больше он узнавал, тем больше жаждал знать.
Однако юноша вовсе не стал безрассуден, по крайней мере в светской жизни. Раз или два в месяц зимой и каждую среду во время сезона он открывал для гостей свой великолепный особняк и приглашал самых известных и модных музыкантов, чтобы порадовать друзей чудесами искусства. Его маленькие приемы, организации которых неизменно содействовал лорд Генри, славились как тщательным отбором и размещением гостей, так и тонким вкусом в сервировке стола, элегантной симфонической компоновке экзотических цветов, вышитых скатертей и старинной посуды из золота и серебра. Многие, особенно молодежь, видели – или им так только казалось – в Дориане Грее истинное воплощение того идеала, о котором они мечтали во время учебы в Итоне или Оксфорде; их идеал совмещал в себе безупречную культуру человека прекрасно образованного с изяществом, оригинальностью и манерами космополита. Он представлялся им одним из тех, кто, как говорит Данте, «стремится облагородить душу поклонением красоте»; одним из тех, по словам Готье, ради кого «видимый мир и существует».
И, конечно, самым первым и главным искусством для Дориана Грея была Жизнь, ведь Искусство для нее лишь средство. Также он не миновал очарования моды, при
