убийства. С того момента, как вы заперли в семь часов дверь. Кто приходил, кто что хотел – все.
Степан вытер рукавом последние слезы, затараторил:
– Так чего ж, все ж уже рассказывал. Ну, извольте, мы завсегда. В семь, значится, как положено, дверь запер. Ключ в карман, вот сюда. Женька к себе пошел, он со мной особливо не разговаривает, ученый больно. Я, значится, на склад сходил, дверь проверил. Потом девка прибегала соседская, должно, в четверть восьмого, для барыни своей капель валериановых взяла. Часов в восемь, не позже – я как раз чайник на спиртовке согрел, – Антон Савельевич заходили. Сказали, что за деньгами. Со мной чайку выпили. Они обходительные, не чураются, завсегда готовы словом перемолвиться. Потом ушли. Это уж половина девятого, значится. Я еще посидел чуть да спать лег. Прям сморило после его ухода. А проснулся уж засветло, на ходиках уж седьмой час был. Пошел Женьку будить, а там… он… лежит… руки раскинул… – По щекам юноши снова потекли слезы.
Маршал нахмурился, уцепился за мелькнувшую мысль:
– А после ухода господина Ильина вы Бондарева видели?
– Нужен он мне больно. Да и не любил он, чтоб я к нему ходил. Раз как-то заглянул, так он мне дверью чуть лоб не расшиб. Должно, боялся, что я его с мысли собью.
– С мысли? С какой мысли?
– Он почитай кажную ночь письма писал, по полночи свечи жег. И получал часто. Думаю, от барышни.
– Почему?
Храпко почесал лохматый затылок, пожал плечами:
– Дык как тут объяснить. Видно же все: читает он то письмо, а сам лыбится, как будто боженьку увидел. Ясно, что от зазнобы.
– А откуда вы знали, что он свечки жег и письма писал?
– Дык через окошко видел. Я курить на двор выхожу по нескольку раз за ночь. Так он чуть не до петухов сидит, перо кусает да пишет.
Маршал нахмурился, порылся в папке, нашел опись личных вещей Бондарева. Писем в списке не было. Ни одного.
Скрипнула дверь, пятясь спиной, вошел пристав, развернулся – в руках был поднос с двумя стаканами чая в серебряных подстаканниках и вазочка с колотым сахаром.
– Извольте, Константин Павлович.
Маршал взял стакан, протянул Храпко. Тот осторожно принял, опасливо глянул на грозного Савву Андреевича и, улучив момент, когда тот протискивался на свое место, быстро схватил из вазочки кусок сахара и сунул за щеку.
– Последний вопрос, Степан Игнатьевич. Вы во сколько обычно спать ложитесь?
Храпко судорожно сглотнул, протолкнул в себя не успевший растаять сахар, хлебнул горячего чая.
– Я-то? Дык по-разному. Обычно часов в десять, не раньше. А тут вон, вишь, до девяти не дотерпел, сморило.
Маршал поднялся, протянул руку приставу, задержал его лапищу в своей:
– Савва Андреевич, каяться господину Храпко не в чем. Но до завтра пусть у вас посидит: целее будет. А мне пора, благодарю за помощь.
Шаталин выскочил из-за стола, снова грозно зыркнул на бедного сторожа, открыл перед гостем
