вырвешься, то перьев потеряешь немало.
– Я свою жизнь и сам загублю. Мне для этого папская помощь не требуется.
– И ради этого ты вчера оскорбил Рануччо?
– Разве?
Слуга принес свечу и второй кувшин кьянти.
– Тебе что, память отшибло? – нахмурился Онорио. – Да, ты пропустил несколько мячей – что неудивительно: ты так набрался, что едва на ногах стоял. А потом ты сказал Рануччо: «Хочешь получить свой выигрыш – понюхай мою…»
Караваджо засмеялся:
– Да ну?
– «Свои деньги можешь поискать вот здесь, – сказал ты. – Подходи, забирай». Потом ты взмахнул рукой, чтобы хлопнуть себя по заднице, но оступился, упал и порвал чулок. Мне тебя пришлось на спине утаскивать.
– А я держал Рануччо, не то бы он тебя убил, – Марио откусил сыру.
– Ты держал Рануччо? – Караваджо хлопнул Марио по плечу. – Да он вдвое тебя выше.
– Я сицилиец и бью ниже пояса. Чем выше противник, тем мне легче целиться.
– Отхвати его гнилое хозяйство и брось свиньям на обед, – посоветовал Онорио. – Ты у нас известный головорез.
Они выпили за смертоносный клинок Марио. Караваджо вытер жирные пальцы о хлеб и поднял свой кубок.
– Cent’anni! Сто лет не болеть! – пожелал он. – А причиндалы Рануччо – свиньям.
В таверну вошла женщина с непокрытой головой – маленького роста, хорошенькая, в дорогом, но разорванном на плече платье. Ее глаза метали молнии.
– Нет уж, лучше пусть ей достанутся, – Онорио помахал девице. Та пробиралась меж столов, не обращая внимания на руки мужчин, которые тянулись из мрака, норовя цапнуть ее за грудь.
– Видели его? – спрашивала она.
– Кажется, Пруденца потеряла своего сводника, – предположил Онорио. – Мы не так давно расстались с синьором Рануччо у поля для игры в мяч, но сейчас он наверняка уже в другом месте.
– Где? – спросила Пруденца. – Он мне нужен.
– Надо думать, развлекается с другой шлюхой, – Онорио потянул ее к себе. – Забудь о нем, посиди лучше с нами.
Караваджо убрал со щеки девушки прилипшую прядь волос. Пруденца отпрянула и закрыла лицо рукой. Ее запястье было замотано потемневшей тряпкой. Микеле поднес прядь к свету – волосы слиплись пропитанные подсохшей вязкой жижей, цветом не отличавшейся от въевшихся в его кожу охры и умбры.
– У тебя кровь, девочка, – сказал он.
– Филлида набросилась на меня с ножом.
Волосы Пруденцы выбились из косы, которая была уложена на макушке венком, и причудливыми рыжими завитками легли на стол поверх хлебных крошек.
– Скажи спасибо, что живой ушла, если эта сука не шутила, – Онорио положил руку ей на плечо.
– Да уж, повезло, – не в силах сдержать волнение, проговорила Пруденца. – Она правда хотела меня зарезать – я отбилась, но руку она мне все-таки поранила.
– И что, никого не было рядом, когда она напала? –
