с его светскими манерами – он всё время норовил приложиться к её руке. И вообще намеренно раздражал маму, а потому был редким гостем в моём доме, хотя мы и дружны с самого начала военной кампании против литовских людей и самозванца.
– Микхаэль, – выпалил он, присев на поданный старым слугой табурет рядом с моей кроватью, – йа уш дьюмать, ты оттать тушу Богу.
– Якоб Понтуссович, – усмехнулся я, – говори по-немецки, не коверкай мой родной язык. Когда волнуешься, ты говоришь на нём совсем ужасно.
– А я думал, что делаю успехи, – наигранно повесил нос свейский генерал, – такое разочарование… Но Бог бы с ним, ваш змеиный язык выучить просто невозможно. Главное, ты жив, Михаэль! Царь ведь уже дубовый гроб для тебя выколотить велел.
Тут внутри поднялась волна гнева. Хоронить князя Скопина-Шуйского, теперь уже царского родича, в дубовом гробу будто боярина простого. Да уж, дядюшка либо пошёл на поводу у братца Дмитрия либо решил по-быстрому замять историю с моей смертью, чтобы Москва поскорее забыла спасителя. Ну да теперь не выйдет, дядюшка, раз я жив. Но и дубовый гроб тебе припомню, а не тебе, так дядюшке Дмитрию.
Я сам удивился этой волне гнева, от которого аж в кровь в ушах застучала. Видимо, оскорбление мне царь нанёс невиданное, раз остатки личности умершего (до конца ли?) князя Скопина-Шуйского так возмутились.
– Рано меня, как видишь, в домовину класть, – ответил я. Надеюсь, Делагарди списал мою заминку на слабость и не заметил гнева – незачем ему знать о моей размолвке с царём. – Ещё поживу и повоюю за царя и Отечество.
– Я к тебе пару верных офицеров приставлю, – наклонился ко мне Делагарди. – Они из шведов, королю присягали, так верны будут и любой мой приказ выполнят. Пускай подежурят у тебя. От греха.
– Нельзя так, Якоб, – не на людях и в бою мы обращались друг к другу по именам. – На меня и так доносы строчат каждый день, а если ты своих офицеров оставишь в моём доме, тогда у вовсе начнут писать царю, что я на службу к твоему королю перебежать хочу.
– А то и идём, – усмехнулся он вроде бы и не в серьёз, но если глянуть в глаза, то всё сразу видно. Якоб Делагарди очень хотел бы видеть меня подданным шведского короля. – Мой король уж точно наградит тебя получше царя Василия.
– Нельзя с родной земли уходить, Якоб, – покачал головой я. – Никак нельзя. Даже если против тебя подлость свершили. Не за одного царя сражаюсь, но и за землю русскую.
– Святой ты, Михаэль, истинный крест, – он перекрестился на свой манер, – не для нашего грешного мира человек. А может рыцарь из прежних времён. Помнишь, я тебе рассказывал ещё в Новгороде про английского короля Артура и его рыцарей, на которых прежде ровнялись все дворяне Христианского мира?
Уж об этих-то я бы тебе и сам порассказать мог. Очень любил в детстве истории о короле Артуре и его рыцарях круглого стола. Но удивлять Делагарди своими познаниями явно не стоит.
– Святой ли, грешный, но это так, – глянул я ему прямо в глаза.
– Не
