покоев. Да, ноги держат ещё не слишком уверенно, но валяясь и дальше большую часть дня я на них никогда не встану. Да, страшно смотреть на чужой мне мир вокруг, я боюсь подойти к окну, открыть ставни и глянуть на совершенно чужой мне город семнадцатого века. Прямо, как герою древней, ещё досовской игры Another World, который смотрит на пейзаж другого мира и только тогда осознает, где оказался. Москва семнадцатого века, смутного времени, мне такая же чужая и чуждая, как другая планета. Но раз уж я попал сюда, значит, надо начинать жить, а не хоронить себя в этой кровати.
– Ступайте, – велел я маме и супруге. Не хочу, чтобы они видели мою слабость. – И пришлите людей, одеваться буду.
– Ох, не рано ли вставать-то тебе, Мишенька, – лицо матери изменилось. – Ведь третьего дня только смерть над челом твоим витала. Сама её видела.
– Сколько раз я падал, пока ходить не научился? – спросил я у неё. – Вот и теперь, хоть лоб разобью, а на ноги встану.
– Упрямый ты у нас, – покачала головой мама, – да раз уж Господь тебя таким сотворил, не мне менять тебя.
Она поднялась на ноги, а вот Александра уходить не спешила.
– Жена я тебе и клялась всегда быть с тобой, – сказала она, и я увидел перед собой не прежнюю слабую женщину, но дочь окольничего Василия Головина. – Я не оставлю тебя теперь более.
Спорить с женой я не стал. Приказывать – тоже. Пускай и по «Домострою» всё, да только слабость это. Раз хочет жена быть со мной, пускай будет. Так оно и лучше даже.
Мыться не стал – долго слишком. Зато меня переодели в новую рубаху, свободные порты, мягкие домашние сапоги из тонкой кожи и кафтан венгерского кроя с золотым позументом. Хотя прямо сейчас во дворец на аудиенцию к царю-батюшке. Ну или дядюшке в моём случае.
И тут оказалось, что больше причин торчать в своих просторных палатах у меня не осталось. Пора выбираться. Хотя бы по дому с женой пройтись да посидеть где-нибудь, поговорить. Может, и выйдет понять, что между нами за разлад. Но сперва я подошёл к окну и распахнул ставни настежь, одним резким движением. Слуги и Александра даже недоумённо поглядели на меня. Москвы весенней что ли не видал прежде? – прямо-так читалось на их лицах.
Я же чувствовал себя героем той самой древней, досовской, игры про другой мир. Вот только вместо унылого пейзажа с грибовидными домами, соединёнными переходами, над которыми довлеет громадная башня, под синим небом, в котором видны силуэты чужих планет и отдалённых городов с такими же циклопическими башнями, я увидел старую Москву. Конечно, не такую, как на первых фотографиях, их легко сейчас найти в сети, ещё более старую, какой не сохранилось нигде после стольких лет. Дома с каменным основанием и деревянным вторым, а кое-где и третьим этажом. Видно их было не очень хорошо, потому что стояли дома не вдоль улиц, как я привык, но своими усадьбами, обнесёнными крепким забором-тыном. Мостовая из горбыля шла вдоль этих заборов, но по ней особо никто не ходил – вряд ли пешие прогулки были в чести у обитателей здешней «Рублёвки». Где ещё мог жить
