случаям. Я подхватил коробку, взял её подмышку и направился в свой кабинет, который находился в самом конце длинного подвала участка. Кабинет в тупике – идеальное место для того, чтобы никто не мешал.Окна у меня не было. Свет я тоже не любил, поэтому помещение освещали четыре старые лампы на потолке. Они давали ровно столько света, чтобы можно было работать, не морщась от лишней яркости. Справа от стола висела доска – пока пустая. Обычно я развешивал на ней всё, что касалось дела, чтобы видеть перед собой картину целиком. Слева от двери стоял стеллаж. Ящики и папки, заваленные моими записями, громоздились и на полках, и под ними, и даже сверху, в хаотичном порядке. Это был хаос, но мой хаос, в котором я знал каждую деталь.
В центре кабинета стоял мой рабочий стол. Не слишком большой, слегка побитый временем, но вполне функциональный. Он был сдвинут ближе к дальней стене, оставляя пространство для остального беспорядка. На этот стол я поставил ящик с уликами и, ловким движением, скинул плащ и шляпу на вешалку у входа.
– Ну что, посмотрим, – пробормотал я с легким энтузиазмом, усаживаясь поудобнее. Коробка казалась мне чуть ли не сундуком с сокровищами. Единственное место, где можно было найти хоть какие-то ответы.
Я начал разбирать содержимое, сразу раскладывая улики по трём случаям. Первая стопка – маленькая, почти пустая. Это было дело Натальи Сенченко, женщины, повесившейся на проводе от тостера. Вторая стопка, чуть больше, принадлежала Владимиру Суржикову, водителю автобуса. Но третья… третья была настоящей находкой. Улики по делу Екатерины Самойловой занимали больше половины ящика. Криминалисты, повинуясь предписаниям системы, собрали всё, что только могли, включая то, что на первый взгляд не имело никакого смысла.
Если бы система не пометила эти случаи как «убийства», никто бы даже не стал собирать столько мелочей. Но правила есть правила. А в этом деле каждая мелочь могла оказаться важной. Я посмотрел на разложенные перед собой три группы улик и почувствовал, как что-то в голове начинает складываться в общую картину. Это было начало работы, и я знал: чем глубже я погружусь, тем меньше шансов вынырнуть обратно.
Итак, Сенченко Наталья Петровна. Повесилась у себя дома, использовав провод от старого тостера. Провод был обрезан с обеих сторон аккуратно, словно она готовила его заранее. Не для случайности, не для импульсивного решения. На самом тостере остались следы, будто это было сделано давно. Зачем? Причина до сих пор непонятна, и никто из криминалистов не смог это объяснить.
В квартире нашли потрёпанную тетрадь с рецептами. Обычная вещь, каких полно в каждом доме. Исписанная мелким, аккуратным почерком, но с каким-то странным напряжением, как будто каждая буква стоила ей усилий. Между страницами обнаружился старый обрывок бумаги. Пожелтевшая, с потёртыми краями. На ней карандашом, едва различимыми буквами, было выведено: «ЕЁ НЕТ». Я застыл, держа в руках эту записку. Знакомая надпись. Уже не новая улика. Она повторялась, словно это была не случайность,
