огонь был потушен, плита давно остыла. В желтый круг фонаря попала полупустая банка мясных консервов на столе. Кроме тушенки там было масло, сыр, буханка хлеба с присыпанной угольной пылью корочкой. Угольная пыль была и на рукояти ножа, которым резали хлеб, и на полу.
– Есть тут кто-нибудь? – заорал я. – Эгей! Отзовитесь!
Ответа не последовало.
Я вернулся в межпалубное пространство, протянувшееся вдоль левого борта корабля. Тут было темно и тихо, как в штольне шахты. Я было зашагал по коридору, как вдруг замер. Я снова услышал звук, который раздавался уже давно, но ускользал от моего внимания. Этот хруст, похожий на шорох гравия, доносился откуда-то из глубин корабля. Казалось, стальные плиты трутся о морское дно. Это был очень странный и даже зловещий звук, и как только я зашагал по коридору, он внезапно прекратился. В полном вакууме воцарившейся тишины я снова услышал завывание ветра.
Дверь в дальнем конце коридора распахнулась, впустив проблеск дневного света. Я направился к ней, обратив внимание на то, что кислый запах гари усилился настолько, что почти заглушил тяжелый смешанный запах горячего машинного масла, несвежей еды и морской сырости, которым пропитано межпалубное пространство всех грузовых кораблей. Пожарный шланг, присоединенный к гидранту возле двери машинного отделения, извивался по залитому водой полу и исчезал за открытой дверью на колодезной палубе. Я пошел за ним. Выйдя на свет, я увидел, что люк третьего трюма обуглился и наполовину сгорел, а четвертый трюм приоткрыт. Пожарные шланги опутали палубу и уходили в открытый смотровой люк третьего трюма. Я спустился на несколько ступеней по уходящему вертикально вниз трапу и посветил в темноту фонарем. Но внизу не было ни дыма, ни зловещих отсветов, а кислый запах пожара казался застарелым и смешивался с едким запахом химикалий. Пустой пенный огнетушитель перекатывался по полу, грохоча о стальные плиты фальшборта. Черная яма трюма была заполнена обгоревшими и вымокшими тюками хлопка. Откуда-то из-под тюков слышался плеск воды.
Очевидно, кому-то удалось потушить пожар. От него не осталось даже тонкой струйки дыма. И все же команда покинула корабль. В этом не было никакого смысла. Я вспомнил вчерашний вечер и повисший в тумане запах гари, шлейфом тянувшийся за едва не потопившим нас пароходом. Камбуз и каюта капитана были засыпаны угольной пылью. Я бросился бежать к двери машинного отделения, вспомнив звук пересыпающегося гравия. Что, если это был не гравий, а уголь? Может, внизу, в кочегарке, кто-то есть? Где-то в недрах корабля хлопнул люк. А может, это была дверь? Я ступил на мостик, зависший над черной бездной машинного отделения, которое пересекали стальные решетки и вертикальные трапы.
– Эгей! – закричал я. – Есть тут кто-нибудь?
И снова ответа не последовало. В свете фонаря блеснула отполированная медь. Чуть более тускло отсвечивала
