оправлялся от изумления, вызванного неожиданным появлением соперника, дадал соблазнил турка поднять цену еще выше.
– Это безумие, – сокрушался турок, – но она услаждает мой взор, и если Аллаху будет угодно наставить ее на путь истинной веры, то она станет звездой моего гарема. Четыреста двадцать филипиков, о дадал, и да простит мне Аллах расточительность!
Но не успел он закончить, как Тсамани выкрикнул с лаконичным красноречием:
– Пятьсот!
– О Аллах! – вырвалось у дадала, и он воздел руки к небесам.
– О Аллах! – словно эхо, повторила толпа.
– Пятьсот пятьдесят! – Визгливый голос Аюба перекрыл шум базара.
– Шестьсот, – невозмутимо произнес Тсамани.
Всеобщее возбуждение и шум, вызванные столь небывалыми ценами, вынудили дадала призвать всех к тишине. Базар притих, и Аюб, не теряя времени, одним скачком поднял цену до семисот филипиков.
– Восемьсот! – гаркнул Тсамани, теряя терпение.
– Девятьсот! – не унимался Аюб.
Побелев от ярости, Тсамани снова повернулся к евнуху.
– Это что – насмешка, о отец ветра? – крикнул он.
Его язвительный намек был встречен дружным смехом.
– Если кто и насмехается, так это ты. – Аюб едва сдерживался. – Но насмешки дорого тебе обойдутся.
Тсамани пожал плечами и вновь обратился к дадалу.
– Тысяча филипиков, – коротко заявил он.
– Тише! – снова крикнул дадал. – Тише, и возблагодарим Аллаха за хорошие цены.
– Тысяча сто, – предложил неукротимый Аюб.
Тсамани понял, что побежден: он достиг предельной цены, назначенной Асадом, и не осмеливался превышать ее, не испросив указаний паши. Но если для переговоров со своим господином он отправится в Касбу, Аюб тем временем завладеет девушкой. Визирь почувствовал, что оказался между молотом и наковальней. С одной стороны, если он позволит обойти себя, паша едва ли простит ему разочарование; с другой – если превысит цену, столь бездумно назначенную, ибо она превосходит все разумные границы, то и это может дорого ему обойтись.
Тсамани обернулся к толпе и гневно взмахнул руками:
– Клянусь бородой пророка, этот наполненный ветром и жиром пузырь издевается над нами. Он вовсе не думает ее покупать. Слыханное ли дело – платить за невольницу и половину таких денег!
Ответ Аюба был более чем красноречив: он вытащил туго набитый кошель и бросил его на землю; тот упал с приятным звоном.
– Вот мой поручитель. – И евнух довольно осклабился, от души наслаждаясь гневом и замешательством своего врага, тем более что это удовольствие ему ничего не стоило. – Так я отсчитаю тысячу сто филипиков, о дадал?
– Удовлетворен ли визирь Тсамани?
– Да знаешь ли ты, собака, для кого я покупаю ее? – проревел Тсамани. – Для самого паши, для Асада ад-Дина, любимца Аллаха!
И, подняв руки, он двинулся на Аюба:
