гимнами, под сводом ада Дант(а),
Услышать искр высокоструйную ватагу
Над прахом русского под горло эмигранта.
Как близок берег! Речи струнные глубины
Потопят всех прямоходячих и тогда,
Вдаль восходящий трепет крыльев голубиный,
Воздвигнет в небе взгляд, разбудит города!
5.
Повальные панельные домины :
Рубашки на балконах сохнут, блузки,
Просвечивают кухонные сгустки
Насквозь интеллигентных разговоров
Сквозь тюля волновой узор многоэтажек.
Точильщики ножей, не то чтобы гонимы,
Но кончились ножи и мысль, одна и та же,
Выказывая милосердие и норов,
Ведёт, как бы под ручку, помогая,
Дорогу перейти… Вдруг, Улагая
Лавиной конница, Орёл к полудню взяли…
Но это всё. И ветер ноет в зале
Пустой гимназии, и впору скрипкам плакать
Вдогонку армии, пить под шагами слякоть,
В которой с кровью грязные бинты,
Листочки с почерком и шоры с глаз сняты –
За кухонным столом, на табуретках
Внимают, перекашливаясь редко,
Бездомным, безотчётным, из горнила
Столетней гибели явившимся строка′м…
И вечер, прислонившись к старикам,
На всем пространстве от Тифлиса до Игарки
Доносит колобродный, колкий, яркий
В кромешности басов речитатив…
И только утро, шёпот кухни прекратив,
Гостей разводит по каморкам снов и на панели
Выходит солнца тень и стрелки Спасской онемели…
Грохочет лифтом в недрах этажей –
Облезлый день, очередной, и надо же
Такому среди бела дня произойти :
Жить дальше некуда…
И больше некому…
И не к кому идти –
Оставшимся за кухонным столом
Поэтам, поделом им, поделом!
Хотели что-то значить в этом мире,
В состарившейся кухне, в той квартире,
В которой нынче режут лебедей,
Напоминающие внешностью людей,
Прямоходящие с глазищами приматы…
И плоскость крыши крыта благим матом!
Грохочут костылями мыслей шатких
Цветные деревянные лошадки
И плоские панельные домищи…
Все на панель пошли!
И жизнь давно не ищет –
Ни прошлое своё, ни нас самих…
Роняет дождь с лица поэта –
Ночь и стих.
6.
Сиюминутный зырк читающего взгляда
На обнажённую просроченную суть
Строк, захлебнувшихся в потоке звукоряда…
Как
