в Третью городскую больницу, санитар Геше сказал, что она сегодня дежурная. Я понятия не имела, где там морг, да и какая разница? С приятелями мы договорились, что они будут ждать меня утром возле больницы на машине, а кто-то один принесет одежду к моргу, потому что на мне, кроме джинсов и тоненького свитерка, ничего не было, даже носков, не говоря уж об обуви.
Машина притормозила у шлагбаума, водитель крикнул что-то дежурному, и мы въехали на территорию больницы. Водитель привычно помянул матушку, объезжая лужи на разбитом асфальте, Николаша от толчка подпрыгнул и стукнулся головой.
– Не дрова везешь, Васильич! – рявкнул он. – Люди ведь!
– И где тут люди? – невозмутимо ответил Васильич. – Одни покойники.
– А мы?
– А вы не люди, вы нехристи, – обстоятельно разъяснил водитель. – Разве ж нормальный человек на такую работу устроится?
– А сам-то! – обиделся Николаша.
– Я – при машине, покойников не касаюсь…
Чувствовалось, что разговоры такие ведутся между ними часто и собеседники привыкли, отвечают друг другу по инерции, без особенной обиды. Машина развернулась и встала. Санитары споро подхватили мои носилки и вынесли на улицу, потом заскрипела дверь, и даже через одеяло пахнуло ужасным запахом – сладковатым, тошнотворным и еще какой-то ядовитой химией.
– Раиса Кондратьевна! – уважительно крикнул Николаша. – Принимайте жмурика!
– Сколько раз говорила, – раздался рядом низкий хриплый голос, – при мне покойников никак не обзывай. Надо говорить – тело…
– Да какая разница? – тараторил Николаша. – Что это вы, Раиса Кондратьевна, вечно ко мне придираетесь, вечно прикапываетесь. То не так и это не этак!
Между делом они ловко переложили меня на каталку, причем я замерла, вытянувшись и прижав руки плотно к телу, чтобы не болтались. Голоса Николаши и неизвестной мне Раисы Кондратьевны отдалились, слышалось только пыхтение Вовы. Вот скрипнула дверь, каталка протряслась по металлическому настилу и остановилась.
– Приехали! – шепотом сказал санитар. – Конечная, просим освободить вагоны!
В большом помещении было темно, только далеко в стороне под потолком светила лампочка вполнакала в самодельном жестяном абажуре. И в этом неверном слабом свете я разглядела столы, прикрытые белыми простынями. Простыни были короткие, столы тоже, так что торчали голые ноги, и у некоторых были привешены к большому пальцу картонные бирки. Мне стало жутко.
– Полезай сюда! – Вова кивнул на ближайший стол, соседний с ним был занят огромным, как гора, телом. – Раздевать я тебя не буду, Кондратьевне скажу, что все тип-топ, она не придет проверять. А уж если придет, то сама с ней разбирайся, мы ни при чем…
Я покосилась на фиолетовые босые ноги на соседнем столе и совсем пала духом.
– Поздно пить боржоми, – наставительно сказал Вова, – когда почки отвалились. Раньше надо было думать, во что вляпалась. Ну, бывай, не поминай лихом.
Он
