улицам, его не покидала мысль о том, как мало зацепок им удалось найти. Не было ни следов, ни улик, и казалось, что каждый шаг, который они делали, уводил их всё дальше от истины. Обычно у Ито было острое чутьё на детали, на те мелкие несовпадения, которые выдавали преступника, но здесь он был словно в ловушке, окружённый тщательно продуманным театром смерти. Когда он подъехал к своему дому, на горизонте уже виднелись первые слабые отблески рассвета. Ито поднялся к себе, на мгновение задержавшись в дверях, оглядывая пустую квартиру, казавшуюся ему холодной и неуютной. Он прошел в кухню и налил себе стакан воды, надеясь, что это хотя бы немного успокоит его. Мысленно он снова возвращался на стройку, перед глазами вставало тело, застывшее в бетоне. Он поставил стакан и вздохнул. Невольно подумал об Аяко: насколько сложно ей выдерживать эти жуткие картины, быть рядом, когда всё кажется таким безнадёжным. Они оба понимали, что идут против сильного и опасного врага, но Ито был уверен, что, несмотря ни на что, они разгадают замысел этого убийцы. Едва голова коснулась подушки, Ито провалился в беспокойный сон, наполненный серыми, давящими образами. Строительные конструкции, тяжёлые бетонные стены, приглушенные звуки шагов… Все, как будто сливалось в некое гнетущее видение, где за каждой тенью пряталась загадка.
Глава 3. Секреты, ставшие достоянием.
Ито с трудом разлепил глаза, когда телефон настойчиво завибрировал в его руке. День уже был в разгаре, свет заливал комнату, но Ито был погружен в беспокойный сон, и резкое пробуждение лишь усугубило его усталость. Голос Аяко был тихим, но напряжённым, в её словах звучала неотложная тревога:
– Ито, включи телевизор. Срочно.
Ито, ещё не до конца осознавая, что происходит, потянулся к пульту и включил телевизор. На экране, ярко и беспощадно, сменяя друг друга, шли заголовки и кадры с мест преступлений. Фотографии, знакомые до мельчайших деталей, вырвались на всеобщее обозрение: окровавленные места, где были найдены тела Сакуры Миядзаки и Юми Накахары. В кадре мелькали размытые, зацензуренные изображения, но даже сквозь пиксели он мог узнать те детали, что были доступны только полиции. Кадры исчезали, сменяясь озабоченными лицами ведущих, потом вновь возникали, едва прикрытые черными прямоугольниками цензуры. Ито застыл, чувствуя, как ярость вспыхивает в его груди. Как это возможно? Как фотографии, которые видели лишь несколько человек, могли оказаться у репортеров? Это не просто утечка – это позор, надругательство над самим делом, попытка превратить кошмарные смерти в зрелище для жадной толпы.
– Аяко, как это могло случиться? – спросил он, с трудом сдерживая гнев. – Кто вообще мог передать эти фотографии журналистам?
– Не знаю, – в её голосе слышалась смесь растерянности и гнева. – Никто из нас не может этого понять. Мы ведь следим за этим делом особенно строго…
Она замолчала, словно подбирая слова, которые могли бы утешить или объяснить случившееся, но их не было. Глубокая тишина
