ладони меня не касаются, но я все отчетливо ощущаю.
– И когда успел?
– У них есть доставка. Не знала? Кстати, она стоит дороже, чем весь твой завтрак. Прикинь?
– Не обеднеешь, – словно дерзко говорю.
Беру свой любимый круассан и демонстративно отрываю кусочек и отправляю его в рот.
Мне кажется, я его провоцирую. Логика моих действий отсутствует напрочь, ее смыло несколькими минутами ранее в душе. И сейчас я глупо пялюсь на Бессонова, который в полном шоке глазеет на мои губы в крошках.
Съедаю один, запивая кофе, и берусь за второй. Я как маленький ребенок, который прощупывает границы дозволенного. Страшно ли мне? Немного. Но почему-то отступать не хочется, прятаться не хочется. Бессонов – не мой муж.
– Вкусно, Никуш?
Встает со своего стула и размеренным шагом приближается ко мне. Нависает скалой, что я вмиг забыла о своей игре. Он точно не ударит, уже знаю, не поцелует, у него были возможности, которыми он не воспользовался.
А я хочу понять, зачем он это все делает. Зачем ему это все?
– Очень, – проглатываю липкий кусок слоеного теста.
Глаза обжигают яростью. Влад выхватывает мой не доевший круассан и… отправляет его в мусорку, кофе выливает в раковину.
Черт, он взбешен.
– Где. Мой. Завтрак?
– Сам себе его и готовь. Я не кухарка, – говорю в его губы, встав на носочки.
Он уже успел побрызгаться туалетной водой, которую терпеть не могу. И хочется отвернуться, зажать нос. Сделать это демонстративно. Но… я лишь делаю глубокий-глубокий вдох. Нравится…
– Тебе все еще нужна моя помощь? Защита? Нужна, Вероника? – тихо говорит, но отчетливо.
Каждый произнесенный звук слышится ударом молотка о шляпку гвоздя. До противного скрежета.
– Допустим, – отвечаю.
– Разворачивайся, – приказывает.
Что? В панике брожу взглядом по его лицу. Ищу ответы и не нахожу.
Молча подчиняюсь. Догадка кожу стягивает от липкого страха. Дыхание частое, но поверхностное.
Бессонов прижимается к спине всем торсом, руками по телу шарахается, как будто я его собственность.
Это ведь так и есть.
Дергает трусы вниз. Без ласки проходится по тем местам, до которых дотрагивался аккуратно в душе. Зажмуриваюсь. Не от омерзения, которое топило бы меня, будь это Уваров.
Сейчас другое. Все другое. Какая-то часть меня не хочет ему сопротивляться, ей нравится. И за это я ненавижу Бессонова.
– Значит, так хочешь? Чтобы так я тебя поимел? Решаю один вопрос и трахаю тебя, решаю другой – и трахаю твой рот. А что, мне отлично. А тебе? – зло шипит мне на ухо.
Отрицательно мотаю головой. Это низко, больно.
– Тогда делаешь все, как прошу. Без капризов, дерзости и что ты там в своей головушке запланировала. Терпеть это не могу. Я тебе не родитель, мои границы прощупывать
