с кем Он жил в этом месте; или пребывали ли двенадцать там под одной крышей с Ним; или сколько времени Он проводил там в какой-либо конкретный период. Мы не можем указать точный маршрут, которым Он следовал в каком-либо случае, путешествуя по Галилее или Иудее; мы также не уверены, что Он всегда путешествовал пешком или что Он придерживался единого способа передвижения. Самое необычное, что вдохновенные писатели не дают ни намека, за который художник мог бы ухватиться как за основу картины Иисуса. Как будто для того, чтобы научить нас более настойчиво, что мы должны остерегаться чувственного суеверия и что мы должны направлять свои мысли к духовным чертам Его характера, Новый Завет никогда не упоминает ни цвет Его волос, ни высоту Его роста, ни выражение Его лица. Как замечательно, что даже «возлюбленный ученик», которому было позволено прильнуть к груди Сына Человеческого и который видел его в самых трудных обстоятельствах Его земной истории, никогда не говорит о тонах Его голоса, или о выражении Его глаз, или о какой-либо поразительной особенности, касающейся Его личной внешности! Молчание всех евангелистов относительно вопросов, о которых, по крайней мере, некоторые из них должны были сохранить очень яркую память, и о которых обычные биографы не преминули бы сохранить запись, дает косвенное и, тем не менее, самое сильное доказательство Божественного происхождения Евангелий.
Но хотя священные писатели так скупо вдаются в личные подробности, они не оставляют сомнений относительно совершенной честности, которая была отмечена каждой частью действий нашего Господа. Он родился в век упадка и воспитывался в городе Галилее, который имел столь позорный характер, что ничего хорошего не ожидалось от него; и все же, подобно лучу чистейшего света, сияющему в некоем логове нечистоты, Он не осквернился от сцен осквернения, которые Ему приходилось наблюдать. Даже в детстве Он, должно быть, действовал с величайшей осмотрительностью; ибо хотя Его враги время от времени давали выход своей злобности в различных обвинениях, мы не читаем, чтобы они когда-либо пытались бросить хотя бы одно пятно на Его юную репутацию. Самые злобные из иудеев не смогли навязать Ему в последующей жизни какое-либо обвинение в безнравственности. Среди тех, кого постоянно допускали в Его близкие отношения, нашелся предатель; и если бы Иуда мог обнаружить в Его личном поведении что-либо несовместимое с Его публичным исповеданием, он, несомненно, объявил бы это в качестве извинения за свое вероломство; но острый глаз этого пристального наблюдателя не мог обнаружить ни единого изъяна в характере своего Учителя; и когда, побуждаемый алчностью, он предал Его первосвященникам, мысль о том, что он был соучастником смерти такого доброго и святого человека, продолжала мучить его, пока не довела его до отчаяния и самоуничтожения.
Доктрина, насажденная нашим Господом, сама себя зарекомендовала светом своих собственных свидетельств. Она была не более чем ясным и
