услышал я и вдруг увидел, как контролер в глубине вагона тронул за рукав Пранаса, – мы с бабушкой даже не заметили, как он проник в вагон. – Это ваш мальчик? – спросил приземистый у какого-то сонного крестьянина.
– У меня своих детей дюжина. Чужих мне не надо, господин контролер, – сказал крестьянин.
– У тебя есть билет, мальчик?
– Нет у меня билета. У меня есть рыба.
В вагоне захохотали. Громче всех смеялись солдатик и его девица.
Пранас открыл садок, и в душном вагоне вдруг повеяло речной прохладой, рыбьей чешуей и водорослями.
– Тебе придется пройти со мной, – сказал контролер. – На первой станции я тебя высажу вместе с твоей рыбой.
– Господин контролер! – взмолился Пранас, но тот и слышать не хотел.
– Пошли! Пошли!
Пранас встал и, опустив голову, поплелся за клещами.
– Не выгоняйте его! – закричал я. – Не высаживайте! Ему очень надо в город. У него отец в тюрьме.
Бабушка побледнела и снова улыбнулась приземистому своей вымученной улыбкой. На Пранаса уставился весь вагон: наш сосед в вонючей овчине, солдатик со своей девицей и две монахини в белых воротничках и с маленькими крестиками на шее.
Поезд замедлил ход. Видно, приближалась остановка. Контролер повел Пранаса через весь вагон к выходу. Я сорвался с места и бросился за ним. Бабушка даже не успела ужаснуться.
В тамбуре приземистый спросил:
– А твой отец кто?
– Столяр.
– Столяру в тюрьме нечего делать. Столяр должен столярничать, – сказал контролер.
…Поезд остановился на маленьком полустанке.
– Я тебя, пожалуй, высажу в другом месте, – сказал контролер Пранасу. – Тут тебе будет скучно.
Мы стояли в тамбуре и молчали. Ветер трепал наши волосы, а мимо летели усадьбы, речушки со своими лещами и щуками, проносились леса, усыпанные грибами и ягодами, куда-то бежал проселок, а сердце снова полнилось радостью, потому что Господь Бог и создал его для этого. Для чего же еще?
Когда мы вышли из вагона, в нос сразу ударил запах города: пахло дымом, каменным углем и чужбиной.
На вокзальной площади томились извозчики. Они ждали ездоков, но толпа проплывала мимо, толкаясь и поругиваясь, волоча свои мешки, баулы, чемоданы, застывая на миг, чтобы передохнуть, и снова торопясь куда глаза глядят. От толчеи, от сверкания крестов, от позолоты вывесок, от извозчичьих пролеток, от разнаряженных пешеходов в котелках и шляпках кружилась голова.
– Спроси, как нам пройти на Мельничную улицу? – сказала бабушка, когда мы остановились напротив булочной.
– Я зайду в булочную.
– Только быстро!..
В булочной пахло раем.
– Тебе что, мальчик?
– Улица мне нужна, – облизал я пересохшие губы.
– Улицей мы не торгуем, – рассмеялся булочник. – Какая
