его! – сердито сказала бабушка, и ее взгляд пересек улицу. – Пропадет он один в городе.
В витрине магазина торчал манекен без головы, одетый в шикарный костюм в полоску. Если бы ему приделали голову, он был бы как две капли воды похож на моего будущего учителя, парикмахера, господина Дамского.
– Пранас, – сказал я, – бабушка знает человека, который купит у тебя рыбу.
Пранас поначалу упирался, но в конце концов пошел с нами.
Мы втроем плутали по городу, пока не наткнулись на развалины водокачки. На Мельничной улице жил единственный бабушкин родственник на свете – шапочник Элиазар, ее племянник.
– Боже! Какая радость! – такими словами встретил бабушку племянник. – Мириам! Мириам! Беги сюда! Посмотри, кто к нам приехал!
Жена шапочника, высокая грудастая женщина встретила бабушку с такой же шумной радостью, как и он.
– Боже! Какая радость! – затрещала Мириам. – Кто это?
– Моя тетя. Ее внук. А… это? – бабушкин племянник вдруг осекся.
– Это – Пранас. Из нашего местечка, – сказала бабушка. – Он принес вам рыбу.
– Вы к доктору? – спросила Мириам у бабушки.
– К сыну, – сказала старуха.
– В тюрьму, – добавил я.
– Я и не знал, что мой двоюродный братец в тюрьме, – восхищенно сказал Элиазар и помог бабушке раздеться. Она сняла свой плисовый салоп, купленный в незапамятные времена, когда она еще была девушкой.
– Он никого не убил, – успокоила бабушка своего племянника. То ли от жары, то ли от волнения на щеках у нее заиграл румянец, и старуха показалась мне даже красивой.
– У каждого из нас своя тюрьма, – произнес Элиазар. – Он помолчал, поскреб в затылке и добавил: – Вы, наверно, проголодались?
К ужину Мириам сварила рыбу. Мы с Пранасом пожевали немного, встали из-за стола и шмыгнули на улицу.
– А деньги когда? – в упор спросил Пранас.
– Какие деньги?
– За щуку… за лещей… – сказал он и убежал.
…К вечеру Пранас все-таки пришел. Мы лежали рядом на дерюге под летучими мышами. Мыши перелетали с балки на балку, шурша крыльями.
На чердаке было темно, как в преисподней. Едва светилось затянутое паутиной оконце, за которым виднелся лоскут летнего неба, усеянный крупными, как яблоки, звездами.
– Мамка, наверно, с ума сходит, – сказал Пранас.
– Догадается, – утешил я его.
– Винцас ей скажет. Винцас видел меня на станции.
Я замолк и уставился в оконце, отыскивая на лоскутке неба свою звезду. Но ее там не было.
– Домой я все равно не вернусь, – пригрозил кому-то в темноте Пранас. – Наймусь куда-нибудь на работу. Отец в двенадцать лет с фабрики первую получку принес.
– И ты будешь столяром? – Почему-то мне не спалось.
– Не, – Пранас зевнул. – Я буду полицейским.
– Ого! – удивился я. – Для полицейского у тебя роста
