яростно говорит человек в ермолке. – Твоя, видно, еще не вылупилась.
– Откуда?
– Из памяти. Потому, наверно, и ты хочешь, чтобы я скорей ушел. К кому ни придешь, все хотят, чтобы я скорей ушел.
– А почему все хотят? – спрашивает Зельда, пораженная его догадливостью.
– Почему? Потому что их память – свалка страхов. Одни про меня думают: вор, другие – сумасшедший, третьи – нищий…
– А на самом деле?
– И вор, и сумасшедший, и нищий… Вор потому, что украл себя у родных… у близких… сумасшедший потому, что не похож на других… настоящих воров… а нищий потому, что побираюсь чужими грехами… Я слышал, как ты в лесу просила Господа о грехе…
– Ничего я не просила, – краснеет Зельда. – А зачем вам чужие грехи? Своих мало?
Человек в ермолке пропускает мимо ушей ее колкость и продолжает:
– До Судного дня я обхожу все местечки и кладбища. В прошлом году аж до Витебска добрался. Грешная губерния, грешная. Думал, не донесу, надорвусь…
– Чего не донесете? – Допрос забавляет Зельду.
– Грехи к Господу. В Судный день… как только зажжется первая звезда… Всевышний спускает мне лестницу, как праотцу нашему Иакову. Я поднимаюсь по ней, и мы сидим с Господом на пуховом облаке, едим картошку в мундире и кого караем, кого милуем. В прошлом году Господь никого не помиловал… Просил я его за одного портного… он из ревности жену убил… не помогло…
– А в нашем местечке много собрали? – улыбается Зельда.
– Только начал, – серьезно отвечает человек в ермолке. – Для начала немало. За вами тоже грех числится.
– За нами.
– За твоим отцом.
– Мама?
– Пасынок ночного сторожа Рахмиэла Арон. Твой отец его вместо собственного сына в рекруты сдал.
– Вместо Зелика? Я и не знала.
– За такой грех Господь Бог по головке не погладит. А что он с матерью сделал?
– Ничего. Просто не любил ее.
– Это не грех. Это несчастье. Я тоже не люблю свою жену.
Человек в ермолке берет свою обувь и босиком выскальзывает во двор.
Зельда видит, как он идет по саду, надев на обе руки башмаки, как нагибает голову, словно небо для него слишком низко, как оглядывается на дом и исчезает в дверном проеме бани.
Ну и денек! Спасибо еще – не изнасиловал, не придушил, серебро не вынес, ежится Зельда. Бедняга собирает грехи – ну и пусть себе на здоровье собирает, бедняга ищет птичку – ну и пусть ищет. В доме есть все: деньги, мебель из красного дерева, висячая лампа, купленная у шляхтича, немецкий клавесин, а грехов и птички нет. Рахмиэлов Арон – не грех, а сделка. Бедняга ждет, когда наступит Судный день и Господь Бог спустит ему лестницу. Но он, должно быть, забыл, из чьих она досок. Из сосновых досок Маркуса Фрадкина! Так что искупление и Божья милость отцу обеспечены.
Дзинькает колокольчик. Нестеровичи, догадывается Зельда.
– Здравствуйте,
