от нормы, аномалией.
По прикидке Гамаша стены были не менее десяти футов в высоту. Выбраться из сада никто не мог. А единственный путь в сад лежал через спальню настоятеля. Через потайную дверь.
Гамаш оглянулся на здание монастыря. Никто из его обитателей не мог ни войти, ни даже заглянуть в сад настоятеля.
«А они вообще знают, что здесь есть сад? – спросил себя Гамаш. – Возможно ли такое?»
Что, если сад настоятеля не только личный, но еще и тайный?
Отец Филипп раз за разом повторял молитву:
– Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою…
Он стоял, склонив голову, но глаза его оставались приоткрыты. Он наблюдал за полицейскими в саду. А те склонились над Матье. Делали фотографии. Перемещали тело. Ах, как не понравилось бы это Матье, со всей его щепетильностью, аккуратностью.
Умереть под забором.
– Святая Мария, Матерь Божия…
Неужели Матье убит? Отец Филипп машинально читал молитву, пытаясь сосредоточиться на ее простых словах. Он произносил их и слышал братьев-монахов возле себя. Слышал знакомые голоса. Чувствовал их плечи рядом со своими.
Он ощущал солнечные лучи на своей голове, вдыхал терпкий запах осеннего сада.
Но теперь больше ничто не казалось здесь знакомым. Слова, молитва, даже солнце стали чужими.
Матье умер.
«Как я мог не знать об этом?»
– …Молись о нас, грешных…
«Как я мог не знать об этом?»
Эти слова стали его новой молитвой.
«Как я мог не знать, что все это кончится убийством?»
Гамаш описал полный круг по саду и остановился перед молящимися монахами.
Пока он приближался к ним, у него возникло впечатление, что настоятель наблюдает за ним.
Одно не вызывало сомнений: за те несколько минут, что Гамаш провел в саду, настоятель истратил еще больше энергии.
Если назначение молитвы состояло в том, чтобы утешать, то в данном случае это не срабатывало. Но кто знает, в каком состоянии пребывал бы отец Филипп без молитвы? Гамаш подумал, что настоятель может в любую секунду упасть и потерять сознание.
– Прошу прощения, – сказал Гамаш.
Двое монахов перестали читать молитву, но отец Филипп дочитал до конца:
– …Ныне и в час смерти нашей.
Все вместе они нараспев произнесли:
– Аминь.
Отец Филипп открыл глаза:
– Да, сын мой?
«Сын мой» – традиционное обращение священника к прихожанину. Или настоятеля к монаху. Но Гамаш не был ни прихожанином, ни монахом. Почему же отец Филипп обратился к нему так?
Просто по привычке? Или в знак симпатии? Или это что-то другое? Претензия на первенство. Превосходство отца над сыном.
– У меня есть несколько
