style="font-size:15px;"> – Ваше отношение к немцам какое тогда было?
– Тогда, конечно, абсолютная ненависть. Ну это же враг, вооруженный, стреляет по тебе. Поэтому это ненависть. Свою лютую ненависть я, конечно, стремился усилить в своих солдатах. И у всех взводных знакомых такая лютая ненависть была, которую очень хорошо освещал писатель Илья Эренбург.
– А вот к пленным? Вообще пленных приходилось брать или старались не брать?
– Пленных брать как-то не приходилось. Но я пленных видел под Витебском. Огромная колонна. Тысячи их тогда в плен взяли. Тогда по Москве 57 тысяч проводили, которые в операции «Багратион» были захвачены. А так не приходилось. Не случалось, чтобы моя рота пленных брала. Но в бригаде, я помню, разведчики двух пленных взяли: здоровых, рыжих, и с ними вышли от нас недалеко. Их допрашивал капитан, начальник разведки дивизии, а потом приказал расстрелять. Но этого я не видел.
– Скажите, а при такой ненависти какое было настроение при переходе границы с Восточной Пруссией? «Сейчас мы им отомстим»? Или просто радость была, что вот наконец-то достигли?
– Я помню, как мы, остатки моей роты, уже границы достигли… Там приграничная река Шешупе протекает. С разбегу не перепрыгнешь. Траншеи у них отрытые, а пехотой не заняты. И на глазах подходят немецкие машины, и немцы тутже занимают эти позиции. А мы два месяца прошли, измотаны. Еле-еле доползли до этой Шешупе. И на глазах немцы заняли оборону. А чувства… Враг остается врагом. Никакой жалости, никакого сожаления нет. Такого приказа, чтобы уничтожать всех, стариков и детей, не было – так не настраивали. Я помню, захватили мы один хутор, рота захватила. Я вошел в дом – там еще печь топилась, а жителей нет.
Но вот немцы стали более ожесточенно сопротивляться на прусской земле. Просто будто подменили их. Дома все кирпичные, фундаменты из кирпича. Установлены пулеметы в бойницах. Озверели немцы! Намного сложнее стало воевать. Поэтому тут надо было более надежно обрабатывать и передний край, и атаки готовить, и так далее. Намного усилилось сопротивление. Они за свою землю воевали.
– Ас мирным населением приходилось сталкиваться?
– Нет.
– В сорок третьем году Вы получили взвод автоматчиков. Взвод автоматчиков – это в целом привилегированная часть?
– Ну да, правильно. По отношению к пехотному взводу, который винтовками вооружен.
– Вам приходилось участвовать в самих боях? Потому что, насколько я понимаю, в полку взвод автоматчиков – это личная гвардия командира полка?
– Ну, вначале так и было. Но я непосредственно воевал командиром взвода, лейтенантом. В Белоруссии 17 сентября ранен был. У меня автомат, и большой, жестокий бой за эту деревню на высоте идет. И я из-за угла дома стреляю, мои солдаты стреляют, и немцы тоже. Бой! И осколком меня ударило. Если бы было посильнее, был бы убит. Конечно, ротный воюет вместе с ротой.
– А кстати, каски носили?
– Обязательно.
